…У ДОТОШНЫХ британцев (и покамест больше ни у кого в мире) есть наиболее полная энциклопедия боевой и гражданской авиации, а также всесветного воздухоплавания. Не знаю уж почему, но имя она носит игриво-ласковое: «Jane» - «Джейн». Можно перевести трояко: как «Девушка», как «Женщина» и, наконец, как «Бабёнка». Однако «Jane» эта даже в усеченном формате стóит немыслимо дорого. На что уж богатой была Всесоюзная Библиотека имени В.И. Ленина – и та не располагала полной подпиской на «Jane».
Зато гарантия достоверности сведений у «Jane» и по сей день исключительная. Тематическая широта охвата её свода совершенно уникальна и заключена во множестве добротно изданных и прекрасно проиллюстрированных голубых томов.
Со временем это феноменальное издание пополняется новыми фактами, и у меня нет никакого сомнения в том, что достойное место среди них вполне может занять недавно вышедшая в свет книга ветерана Великой Отечественной войны и Пятого Океана семиреченца Байзуллы Акижанова. В ней 43 невыдуманные новеллы – одна другой достовернее. 103 документальных фотографии. И немало, не менее двухсот (!) магнетически привлекательных действующих лиц – боевых авиаторов Казахстана, преимущественно участников Второй мировой войны.
Называется книга просто: «На крутых виражах судьбы. О друзьях и товарищах». Выход её в свет обеспечил Издательский Дом «Две столицы» под кураторством Вячеслава Захаровича Титенева, в прошлом авиаштурмана.
Никогда не помышлял Байзулла Акижанов, строевой пилот советских Военно-Воздушных Сил и ГВФ, о том, что на склоне лет станет истинным историком отечественной авиации, – а ведь стал же! И всё благодаря только своей 356-страничной своей мини-«Джейн», которую он – от первой до последней строки – выпестовал самолично и любовно, без какой-либо посторонней помощи так называемых литературных записчиков – обычно невидимых миру сноровистых «чудодеев» пера, всегда способных за соответствующую мзду сварганить любое сказание на любую тему.
Да, историк, летописец, излагатель и пропагандист отечественной авиации Акижанов отменный. Можно сказать, энциклопедичный. Но знания и познания его не сугубо книжные. О каждом авиаторе, событии и факте он ведает не из третьих или вторых рук, а самолично: более 50 лет верой и правдой служил Байзулла Акижанович в штурмовой, военно-транспортной, дальней, морской и гражданской авиации Советского Союза. Вдоль и поперек облетал на стратегических машинах половину земного шара. Успешно освоил за всю свою летную бытность самые сложные типы отечественных самолетов второй половины ХХ столетия, прихватив ещё в свою небесную коллекцию пару североамериканских – Си-47 и «летающую суперкрепость» Б-29.
Байзулла Акижанов не оканчивал никаких отделений и факультетов журналистики, литературных институтов - дар слова у него природный. А что, впрочем, этот дар значил бы без лично пережитого? Ничего, ровным счетом. Так вот фронтовых и житейских университетов у фронтовика Акижанова вполне хватило бы на превеликое множество его современников.
Судите сами. Из шестидесяти пилотов выпуска 1944 года 1-й ВАШЛ (военно-авиационной школы) из города Чкалова (ныне опять Оренбурга) с Большой Войны вернулись только трое: Щукарев, Максименко и он – Акижанов.
Остальных навечно приняла земля Восточной Европы.
Лётная же статистика других лет Войны ещё ужасней.
Война перемолола в своих жутких жерновах (вдумайтесь!) более 137 тысяч советских авиационных экипажей.
Нацисты на Восточном фронте потеряли около 77 тысяч экипажей.
Откуда эти цифры задолго до британской «Джейн» и советских исторических журналов времен Хрущевской оттепели знал Акижанов?
От Главного маршала авиации Александра Александровича Новикова. Теперь уже любой приличный историк знает: без Новикова вся летопись Второй мировой войн столь же невозможна, как немыслима, скажем, история российской армии и флота без разнополярных величин Румянцева, Павла Первого, Суворова, Ушакова, Нахимова, Брусилова, Колчака, Фрунзе-Михайлова, Деникина, Тухачевского…
С появлением глубоко компетентного и бескомпромиссного Новикова на постах Командующего ВВС Красной Армии (с 11 апреля 1942 года) и заместителя Сталина по Наркомату обороны СССР по несколько запоздавшей, но неуклончивой рекомендации Жданова, Берии и Жукова наша немыслимо трудная война в воздухе постепенно, однако уверенно и гораздо раньше, чем на земле и море, повернула на Победу.
Внезапные, но толковые реформы Новикова (от роду тогда ему было чуть более сорокá) начисто вышибли из советских ВВС дух паники, растерянности (и разгильдяйства), уверенно возродили гибельную для врага тактику и стратегию, лишили сна главаря Люфтваффе рейхсмаршала Геринга (авиаспеца не дутого: в Первую мировую войну лично угробившего 60 русских аэропланов). Начальник же его авиационного штаба генерал Ешоннек, прозорливо взвесив на Восточном фронте все шансы германских ВВС, предпочел застрелиться.
А летом 1945 года авиация Новикова за 25 дней и ночей на Дальнем Востоке в пух и прах разнесла авиацию желтого микадо.
Но Сталин после двойной Победы (над Германией и над Японией) своеобразно отблагодарил Главкома ВВС и самых близких его коллег: запятил в 1946 году под следствие за фронтовые просчеты, чаще всего мнимые, но – реже всего – и вполне реальные. Одним из серьезных пунктов обвинения Новикову был прием им и его людьми в боевой строй ВВС пяти тысяч явно не пригодных к тяжким воздушным схваткам истребителей – даже опытные летчики на них гробились сотнями, а что говорить о молодых: не в учебный, а в самый настоящий гибельный бой они вступали всего лишь после 17-ти (семнадцати!) часов налету, тогда как гитлеровацы после двухсот, а британцы с американцами – и того более.
Берия (уже не хозяин НКВД), выше крыши занятый созданием советской атомной бомбы, сочувствуя Новикову, дальновидно уклонился от его следственного дела. Обвинения наворачивал и компоновал ярый ненавистник Лаврентия Павловича, тогдашний козырной туз МГБ СССР Абакумов, а вместе с ним и другой виртуоз с Лубянки – Лихачев.
Сильно струхнул главный Кузнец Победы Маршал Жуков, а вместе с ним три достопочтенных Маршала авиации – Руденко, Вершинин и Судец. Под смертельным вольтажем тогдашних трёх «У» (угодить, угодить - уцелеть) старательно и усердно намешали всякого на своего же собрата. Лихачев с Абакумовым ликовали.
Об этом я уже писал в своей саге о Новикове и Акижанове.
См.: Надежда никогда не умирает. Из цикла «Горькое небо Войны». - «Нива», № 5, Астана, 2001, с. 93-119.
Поэтому скажу вкратце о чём ещё не писал: Новикову после приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР достался КарЛАГ, охорошенный еще с 1934 года по советам и рекомендациям Кирова, побывавшего в Казахстане незадолго до своей гибели.
Да-да, были там, в КарЛАГе, и своя художественная самодеятельность, и свой профессиональный театр плюс различные секции по интересам, включая изостудию. Но вот рисовать, петь, плясать ничуть не поманывало.
«Полным курсом Сталинской Академии», - окрестил всю эту издевательскую эпопею разжалованный и донельзя опозоренный уже экс-Главком ВВС, зачисленный в лагерный штат по графе сангига (санитарной гигиены).
Однако, охорашивая карлаговские сортиры, ни достоинства, ни мужества не терял. Других приободрял, как мог.
А мог и там немало.
И вдруг в феврале 1952 года (вот тут не обошлось без Лаврентия Павловича) благая весть: отныне Вы, Александр Александрович, не гражданин заключенный, а опять товарищ Новиков и - полностью, на все 360°, свободны.
Николай Алексеевич Кузнецов, дважды кавалер Золотой Звезды, умелый – при Кунаеве! – устроитель всего громадного казахстанского авиахозяйства, рассказывал мне (а потом писал в своей, считаю, уникальной книге «Штурвал и Курс»), как в Алма-Ате, в здании Казахского Управления гражданской авиации, на улице 8-го Марта, вчерашнего зэка Новикова переодевали в новенькую форму цивильного пилота, чтобы он спокойно в ней мог долететь до Москвы.
См.: Николай Кузнецов. Штурвал и Курс. - «Атамура» («Мудрость отцов»), Алматы, 1996, с. 318-319.
А там после странной кончины Вождя все развернулось стремительно. Блиц-встречи в Кремле. Рукопожатия. Даже объятия. Смущенные улыбки. Извинения. Объяснения. Выяснения. Ободрения. Пожелания. Обещания.
Маленков: «Жалоб нет? Ну и чудесно. Сами понимаете, промашка вышла. Лес рубят – щепки летят…»
Молотов: «Потребуйте, чтобы Вам не выписывали новый партийный билет, а вернули прежний. Есть у Вас такое право. Используйте его».
Ворошилов: «Вот видишь, как трудно быть Маршалом. А Главным Маршалом – и подавно!»
Берия: «Не таите зла. Кто старое памянет, тому, сами понимаете, глаз вон… Но – кто забудет, тому – оба…»
Микоян: «Да-а. Теперь Казахстан помнить долго будешь».
Хрущев: «Со здоровьем как? Терпимо? Вот-вот! Здоровье – всему голова. Летать не разучился? То-то, дорогой мой! Ну, держись молодцом!»
Жалоб не было. Понимал. Потребовал. Использовал. Летать не разучился. Зла не таил. Казахстан помнил. Сам же – держался молодцом.
Что это было? Их благородство? Искупление их греха?
Отчасти – да.
Но главное заключалось в другом. И Новиков понимал это прекрасно он нужен был им и Системе. А они и Она – ему.
Хорошо обо всём этом знал и сам Байзулла Акижанович.
Освободив Новикова из-под стражи, небожители Кремля вернули ему (кроме здоровья) всё – награды и звания, верховное депутатство тоже.
Поставили Главкомом Дальней (Стратегической) Авиации.
В качестве личного пилота Новикова в тревожные годы Холодной Войны (способной запросто обратиться в Горячую) Акижанов налетал со своим безустальным шефом (иногда ещё с Маршалом Тимошенко) многие сотни часов и десятки тысяч километров.
Вполне хватило бы не раз до Луны и обратно: ежечасно заботясь о крепости обороны СССР и всего мирового соцлагеря, по уплотненному графику навещали все центры и окраины Советского Союза, где базировались сверхмощные бомбардировщики, а также Польшу, Германию, Румынию, Венгрию, Австрию.
Залетали даже в Женеву. Вместе с Молотовым. На архиважные переговоры с позавчерашними союзниками по антигитлеровской коалиции. Те уже давно составили сверхсекретный план «Дропшот» («Убить наповал»). Так заокеанские архитекторы термоядерной смерти нарекли реальный проект полного атомного уничтожения СССР. Но и в Союзе тогда тоже ворóн не считали.
Слава Аллаху – пронесло!
Не удалось той хищной и коварной стороне охиросимить Союз.
Но и у нашей «империи зла» тоже благоразумия хватило.
Однако каких нечеловеческих сил (не о безмерных финансовых тратах речь!) это стоило, Акижанов чётко знает и помнит вот уже более полувека.
Но всегда ли помним об этом мы?
…СВОЙ выбор на Акижанове Новиков, человек государственного ума и державных действий, остановил неспроста.
Статный молодой фронтовик, эрудированный и лётно-безупречный, импонировал ему буквально всем и во всём. Вот именно о таких и в мою краткую, но поучительную небесную бытность справедливо говаривали: пилот милостью Божьей.
Личный пилот Новикова, штурмовик Акижанов сполна познал огненный ад Опеленьской, Берлинской, Пражской операций. 24 апреля 1945 года в составе восьмерки Ил-2-х (на сленге германцев «шварцер тодт» – «черная смерть») прицельно бомбил военные объекты главной цитадели нацизма. 8 мая 1945 года вылетал под Прагу громить окруженные группировки генерал-фельдмаршала Фердинанда Шёрнера (1892-1973), напоследок назначенного Гитлером главнокомандующим всеми сухопутными войсками Вермахта.
Там же (и это уже не только фронтовой узункулак, а неопровержимая правда истории) действовал экс-любимец Сталина, герой обороны Киева и Москвы, 44-летний генерал-оборотень Власов. Он опомнился и мощной силой полнокровной дивизии бывшего полковника Красной Армии Буняченко мгновенно занял Пражский аэродром, стремительно выбил гитлеровцев на сопредельных участках, экстренно уведомил Маршала Конева о своей готовности взять Прагу, сражаться до последнего в пользу Кремля.
Но вечный соперник Жукова, Конев отмолчался. Боевым взаимодействиям с т.н. Русской Освободительной Армией (РОА) славный Маршал предпочел сжечь с 6 по 11 мая 1945 года в дьявольском огне наземной Пражской операции ещё не одну сотню своих (а вкупе с ними союзнических - польских, румынских и чешских) танков вместе с их экипажами, обратить в пепел ещё не одну тысячу солдатских и офицерских жизней.
…А ПЕРЕД вылетами на Прагу довелось Акижанову вместе с однополчанами побывать в Берлине 4 мая 1945 года и оставить свои автографы на одной из колонн Рейхстага, густо испещренной следами пуль и осколков.
Там к молодым пилотам подошел пожилой солдат с котелком в руках.
«Товарищи командиры! Сынки, сталинские соколы! Прошу вспомнить и выпить за моего младшего брата Федора. Он тоже летчик. Ещё с Финской войны имел орден боевого Красного Знамени. А погиб в Сорок третьем, под Курском…» - сказал солдат и протянул котелок с вином.
Слово Акижанову:
«Мы сняли пилотки и молча отпили по нескольку глотков. Солдат обнимал каждого из нас и плакал. Это были слёзы скорби и радости. Мне до сих пор снится этот человек».
…ПОСЛЕ войны довелось послужить в Чехословакии и Венгрии, нередко бывать в Румынии и Югославии. Задания были не из примитивных. Однако справлялся с ними, как говорится, на ять с присыпкой. Между прочим: начальство удивлялось той лёгкости, с какой Акижанов читал все местные тексты. А ларчик просто открывался: до войны и казахский алфавит был на латинице.
Тем временем не дремали и вездесущие особисты.
И вот, уже в Союзе, Акижанова отстранили от традиционного участия в престижных авиационных парадах в Тушино и над Красной площадью в Москве, проводимых 1 Мая, 7 Ноября и в День Авиации 18 августа. Не допустили – как брата «врага народа», пусть даже и отбывшего наказание по пресловутой статье 58-й. А далее не в шутку нависла угроза отчисления из ВВС – с волчьим билетом.
Но мир, особенно военно-авиационный, не без добрых и справедливых людей. Сначала за Акижанова вступился его бывший лётный наставник подполковник Нестеров (великая в мировой авиации фамилия!), а затем и сам командующий ВВС Московского военного округа Василий Иосифович Сталин.
«Спасибо за службу, товарищ старший лейтенант. Своих в обиду не даю», - сказал командующий.
«Когда он повернулся к окну, я поразился сходству с изображением его отца на аверсе нашей победной медали», - вспоминал Байзулла Акижанович.
… В ДРУГОЙ раз он памятливо поведал о необычайной судьбе поручика Войска Польского, в прошлом беспризорника с близалматинского урочища Медеу Алмабеке Жумабекове, о героической летчице, штурмане ночного бомбардировщика Хиуаз (Кате) Доспановой, о гвардии полковнике Хасане Ибатулине, вогнавшим в землю 15 асов Люфтваффе, о ночном пилоте Кажтае Шалабаеве, стоически защищавшем Ленинград на скромном небронированном самолете, купленном на небогатые, но от всей души пожертвованные деньги знаменитым народным батыром Кажимуканом.
Не забыл рассказать Байзулла Акижанович о своем однополчанине, карагандинце Нуркене Абдирове, который вместе с бортстрелком Сашей Комиссаровым в донских степях повторил подвиг Николая Гастелло, и про кокчетавца Михаила Янко, свершившего с воздушным стрелком Иваном Бабкиным такой же подвиг, но уже на Дальнем Востоке, в тихоокеанском порту Расин, за три недели по последнего выстрела Второй мировой войны, когда всем воевавшим так хотелось дожить до великой и окончательной Победы.
Творцу первого в истории авиации ночного высотного тарана Герою Советского Союза, генерал-полковнику Алексею Николаевичу Катричу, легендарному летчику-испытателю, дважды Герою Советского Союза Амет-Хану Султану, мужественным защитникам Заполярья, Балтики и Черноморья, морским летчикам Григорию Стальевичу Джулаеву, Леониду Георгиевичу Белоусову и Герману Григорьевичу Ломакину, фронтовым побратимам французских пилотов авиаполка «Нормандия-Неман» Умуртаю Тусупбаеву и Василию Леонтьевичу Жовти (Жовтовому), почетному члену Союза воздухоплавателей СССР, военному аэронавту (ещё с Финской!) Саиду Демиубаевичу Жилкишеву, отважному участнику множества боевых операций на войнах с Германией и Японией бывшему командиру авиаотряда Салыку Жумабаевичу Ахметову, (в начале 50-х у него в отряде вторым пилотом на Ил-12-м летал Николай Алексеевич Кузнецов), лётчику с пикирующего бомбардировщика Ивану Антиповичу Куртову, ставшему квалифицированным юристом, кандидатом наук, профессором истории, доцентом (и т. д. и т. п.), всегда было интересно встречаться с Байзуллой Акижановичем.
Ибо кровно близких для них общих тем был поистине необъятный Океан. Причем, конечно же, Пятый, воспетый сонмом поэтов, бардов, философов, художников, сказителей, ашугов, акынов и др. всех времен и народов.
Но вот беда лютая – невосполнимо редеют ряды ветеранов этого Океана, и с каждым из них бесследно растворяются, как предночной туман, в Небытии такие мощные нравственные ценности, коими надёжно укрепить можно духовную стойкость не одного поколения.
Вот почему все, кто ещё в строю Жизни, непременно и обязательно каждый раз 18 августа – в День Авиации! – зовут к себе молодёжь и собираются вместе, в парадной форме и при боевых наградах, у Вечного Огня гранитного Мемориала Славы в алматинском Парке 28-ми гвардейцев-панфиловцев.
И вовсе не для того, чтобы горестно посетовать на стремительно убывающие лета, а для того, чтобы еще раз пристально всмотреться друг в друга, порадоваться достойной смене и снова ощутить молодой прилив душевных сил: да, годы-годами, но, право, есть и ещё долго-предолго будет порох в пороховницах!
Какая бы погода ни стояла на дворе.
…А ЕЩЁ был сказ Акижанова о том, как в дымный и жаркий день Сталинградской битвы над аэродромом, где базировался 38-й бомбардировочный полк, вражеский самолет сбросил листовки и стремительно, со снижением, дал дёру на Запад. Геббельсовские листовки оказались на казахском языке. В ответ бывший воспитанник Алма-Атинского детдома, лучший летчик полка Байтурсын Есеркепов обратился к командованию разрешить сформировать боевой казахский экипаж.
Здравую и патриотичную идею тут же одобрили.
Так появился пикирующий бомбардировщик Пе-2 с крупной надписью на фюзеляже «За Советский Казахстан».
Есеркепов стал командиром экипажа, Кадес Имашев – штурманом, Тулебай Таджиев – стрелком-радистом.
Воевал казахский экипаж напористо и эффективно.
Одних только вражеских самолетов всевозможных мастей и конструкций в воздухе и на земле он уничтожил – 29!
В поднебесных схватках противники неизбежно и яростно видят один другого в упор. Тем «бриллиантовым мальчикам» Геринга, которым посчастливилось уцелеть после встреч с Пе-2 капитана Есеркепова и его эскадрильей, потом до гроба мерещились смуглые лица советского командира, его штурмана и стрелка-радиста.
И наземный счёт у пикирующего бомбардировщика «За Советский Казахстан» не мал.
Ну а что, сам экипаж Пе-2 был заговорен и неуязвим?
Да нет же. Не был. Четырежды снимали с неба Байтурсына Есеркепова германские истребители и меткие вражеские зенитчики. Но его с Кадесом Имашевым фронтовая судьба сохранила. А Тулебая Таджиева – не уберегла. Он был смертельно ранен в небе близ Кенигсберга и до своего аэродрома живым не долетел. Хоронил Таджиева весь авиаполк. Был солнечный апрель 1945 года. Сколько тогда оставалось до Победы?
ВСЁ-ВСЁ, даже самое, казалось бы, немыслимое и парадоксальное, несогласуемое ни с какими нашими прежними моральными и уставными канонами, даже с самой Присягой, случалось перед войной, на войне и после неё. Строгая Родина, дорогая наша мать-мачеха, умела жестоко карать своих радивых и нерадивых сыновей-дочерей.
Но и прощать она тоже умела многих и многое.
Казахстанца Сергея Ивановича Вандышева, который был за командира авиаполка (а Байзулла Акижанов - за начальника штаба) арестовали в ночь с 11 на 12 мая 1947 года, уже после самого ответственного праздничного воздушного парада над Красной площадью в Москве в честь 30-летия Великого Октября.
Суть дела оказалась более чем сложной.
В войну Вандышев совершил свыше 150 боевых вылетов. Ещё и каких результативных! С упоением и без осечек громил он снайперски: вражеские повозки, автомашины, тягачи, танки, железнодорожные составы с живой силой и техникой, узлы связи, бензосклады... Практически ни одной зря траченной бомбы, пушечного снаряда, пулеметной ленты.
Был удостоен ордена Александра Невского, двух орденов Красного Знамени, ордена Отечественной войны 1-й степени. Представлен к званию Героя Советского Союза. Однако под финал 1944 года угораздило же, будучи сбитым, не сгореть, а прямиком попасть в плен.
Поначалу бросили его (в буквальном смысле) в мерзкую яму. При всех наградах (по приказу Геринга их у захваченных советских пилотов не отбирали).
Истязал ли его кто там?
Душой покривил, если бы сказал: да.
Потом обихаживали всячески.
И не только его одного. Но уже в Лодзинском лагере наотрез отказался идти против своих. Однако (что было, то было) согласился участвовать в нескольких налётах на Туманный Альбион. Наивно оправдывал себя: «Британцы –союзники, но они же империалисты, буржуи! А сам Черчилль – злейший враг Советской власти».
Начальствовал над ВВС Русской Освободительной Армии генерал Мальцев. Виктор Иванович. В Красной Армии – полковник. Пятидесяти лет. Весьма обстоятельный человек. И противосталинист убежденный. Свою войну с Кремлевским Люцифером предательством не считал. Как не считал и сам командующий РОА, повторяю, бывший сталинский любимец, толковый личный военный советник генералиссимуса Чан Кайши, признанный герой обороны Киева и Москвы генерал Андрей Андреевич Власов…
Потом советская Фемида разобралась.
Она обеспечила (молодому большевику) Вандышеву шесть лет отсидки, а обстоятельного борца за счастливую (без большевиков) свободу русского народа Мальцева по её же непреклонной воле вздернули в старательно намыленной крепкой петле.
В один день и час рядом с генералом Власовым.
В Москве.
Душным летом 1946 года.
После ГУЛАГа Вандышев ещё долго верой и правдой служил своей (нашей) авиации. Всего себя ей и лётной молодёжи отдавал – без остатка. А отдавать было чего: опыт громадный, причем, какой угодно по своему окрасу, колеру и содержанию.
К слову говоря, это никто иной, а Вандышев в канун 1943 года (но, разумеется, еще до плена) после освобождения станицы Боковской на Тихом Дону от немцев и румын вместе со своими однополчанами Сергеем Родинкой (впоследствии Героем Советского Союза) и пилотом-орденоносцем Вольфом Фишманом (увы, погиб отважный советский немец в 1943-м) по заданию командования оперативно и детально обследовал место наземного тарана, совершенно экипажем Нуркена Абдирова.
Громкое слово экипаж, но в экипаже штурмовика было всего лишь двое: он – Нуркен Абдиров, и его борт-стрелок Саша Комиссаров.
Когда при сокрушительной штурмовке вражеских целей Ил-2 подбили зенитки с земли и стало ясно, что до передовой не дотянуть, они точно направили свою горящую машину Ил-2 в огромное скопление вражеских танков возле многотонного топливозаправщика.
Абдиров успел передать по радио:
«Лучше смерть, чем плен! Прощайте, ребята! Не поминайте лихом!»
У Абдирова это был всего лишь семнадцатый боевой вылет. Но он стал для него и Комиссарова бессмертным еще и потому, что Вандышев, Родинка и Фишман, а также командир 808-го штурмового авиаполка капитан Красночубенко своевременно зафиксировали (фотоспособом тоже) громадный урон, нанесенный врагу наземным тараном и вовремя предоставили точные материалы командованию. А тогда без веских и неопровержимых конкретных доказательств ни на какие награды ходатайства не принимались.
Вообще же Нуркен Абдиров мог и должен был бы стать дважды Героем Советского Союза – в первый раз наградной материал на сержанта Абдирова для представления его к присвоению звания Героя оформлялся, когда он был жив-здоров. Но потом один его подвиг наложился на другой, тот на третий и четвертый– и вот, наконец, его и Саши Комиссарова бессмертный наземный таран 19 декабря 1942 года – один из семиста «поцелуев Сталина».
Так бриллиантовые мальчики Германа Геринга назвали советские тараны. А свои тараны и японские они никак не называли. И это густопсовая патриотическая ложь, когда мы с понятной гордостью и спесью говорим, что у гитлеровцев не было таранов. Да, таран как осмысленный прием воздушного боя для них был редок. Но всё-таки был! Чаще они стали прибегать к наземным поцелуям уже на поледнем этапе войны. Конечно же, от горького отчаяния и полной безвыходности…
Через 32 года Акижанов свиделся с Вандышевым на встрече ветеранов дивизии. В 1978-м. Есть примечательный фотоснимок. На нем Вандышев (при лётно-офицерской парадной форме, а та у нас всегда была изящнее любой другой) лицом и стáтью очень похож на вольнолюбивого поэта и военного мемуариста Дениса Давыдова, героя Отечественной войны 1812 года (к слову, генерал-лейтенанта), с известного портрета работы Ореста Кипренского (Белинский о Давыдове: «… истинно русская душа – широкая, могучая, раскидистая »). Сходство удивительное; оно поразило меня.
А ещё спустя 18 лет Сергею Ивановичу Вандышеву (в 1996-м) присвоили звание Героя России.
И вот роковой финал.
Когда ему сообщили о Указе, он крепко схватился правой рукой за грудь, глубоко вздохнул, только и успел спросить изумленно:
«Серьезно?»
«Да, - сказали ему. – Серьезно!»
И тут Вандышев упал замертво.
От разрыва сердца.
Похоронили Вандышева в городе Улан-Удэ.
…НЕВЕСЁЛЫМИ, трагичными сюжетами наша и мировая авиация переполнена предельно. Однако никто из её верноподданных не захотел бы (даже чудом верни его с того света) иного пути, чем тот, который выпал ему на этом свете, будь такой путь трижды горек. Таково уж свойство их крылатых сердец, чутких и стойких, но отнюдь не стальных и не железных – что у Нестерова, Уточкина, Крутеня, Чкалова с Головановым, Кожедубом, Покрышкиным, Бегельдиновым и Луганским, что у Экзюпери с Пьером Пуйядом и Марселем Альбером.
Да и у многажды клятых супротивников наших (давно пора бы знать об этом) качественный оптимизм, твердая вера в друга, но прежде всего в самого себя тоже были всегда в цене. Убедительное подтверждение тому боевой счёт на Восточном фронте у Рудольфа Мюллера (94 воздушные победы), Эмиля Ланга (148), Вальтера Шука (198), Гюнтера Ралля (272), Эриха Хартманна (352).
Однако вот что надо непременно учитывать: «воздушная победа» на лексиконе Люфтваффе не означала фактически «сбитый самолет», ибо в актив германскому (финскому, итальянскому, румынскому, венгерскому, чешскому) пилоту засчитывалось зафиксированное его кинофотопулеметом поражение советского самолета и его выход из воздушной схватки, который вполне мог и не заканчиваться гибелью этого самолета.
…КАК-ТО спрашиваю у Акижанова:
«А кто из казахов был первым летчиком?»
«Как кто? Жолдасбек Нурумов. Это затверждено в День авиации 18 августа 1936 года газетой казахстанских авиаторов «Пропеллер». В 1940 году Нурумов стал единственным среди пилотов Казахстана, налетавшим 300000 километров. А Великую Отечественную сражался умно и отважно. Командиром экипажа. Выручал Вторую Ударную Армию, попавшую в окружение. После войны образцово работал в Семиречье и Южном Казахстане, - без какой-либо заминки (запинки) отвечает Акижанов.
Отличный семьянин, доступный и открытый человек, Акижанов при своих, скажем так, немалых годах, ни на сутки не отступает от той совершенно бескопеечной, канительной, но всегда высокоблагородной работы, которая в сравнительно недавнем прошлом именовалась общественной. Милая его жена Антонина Николаевна тоже подчас помогает в этом. Да и дети с внуками не в стороне. Особенно сын Тимур.
Не только в южной столице, а и в самой широкой окрýге хорошо знают, высоко ценят Акижанова. И, право, есть за что.
Взять искони лётный Бурундай (теперь Боролдай).
Кто здесь более 15 лет (с 1973 по 1989 год) был единодушно избранным и самым уважаемым председателем объединенного комитета профсоюза Бурундайского объединенного авиаотряда?
Акижанов.
Это его юридическая и моральная поддержка многих (и не только авиаторов) научила хорошо знать и отстаивать свои законные права, но и про обязанности не забывать.
А кто сразу же после обретения республикой независимости создал Совет ветеранов войны и труда авиапредприятий гражданской авиации Казахстана?
Акижанов.
Он же немало усилий положил, чтобы организовать Музей боевой и трудовой славы Бурундайского авиапредприятия. И еще аналогичный Музей создал - при средней школе № 16. Активно посодействовал пополнению уникальными раритетами Республиканскому Музею, Музеям Сил Воздушной обороны Казахстана, Военно-исторического музея Алматы, Истории Алматы, а также Музеям: Второй Воздушной Армии в Курске и Запорожье; Дальней Авиации в Рязани и т.д. Участвовал в сооружении мемориала на родине своего однополчанина Героя Советского Союза Нуркена Абдирова.
В Алматинском аэропорту при клубе «Молодые крылья», подготовил свыше 20 юных парашютистов. Поначалу далеко не все «предки» старшеклассников из средней школы № 44 были в восторге от замысла Б.А. Один здоровенный папашка заявился дабы лично выразить своё «фу» и даже аргументировать непреклонный отказ, так сказать, в дуэльном порядке. Горяч и силён был малый, в родительском гневе готов на всё непотребное. Но узрев пред собой отнюдь не согбенного старца, но коренастого и плотного, очень спортивного вида джигита (смолоду Б.А. не расставался ни с гантелями и гирею, ни с турником, ни с футболом), быстренько ретировался и потом всё-таки позволил своей отважной дочуре восторженно испытать, что же такое в натуре прыжок с настоящим парашютом.
С немалой самоироничностью Б.А. рассказывал мне, как прокатывал тет-а-тет на лексических вороных неисправимо дуболомных и зажравшихся номенклатурщиков вроде классического партвельможи Третьякова и надменного высокочиновного князя ГВФ Седляревича (газетчиком знавал и я этих законченных салтыков-щедринских типов).
Карие глаза у Акижанова пристальные, улыбчивые, а голос ясный, с едва приметной хрипотцой. Такая обычно появляется у пилота после затяжных полётов на стратосферных высотах - чистый кислород маски слегка, но на всю жизнь обжигает голосовые связки.
Рассказывал Акижанов и о том, как вступал в прямую переписку с Маршалом Ворошиловым (в 1940 году) и нашим дорогим Никитой Сергеевичем Хрущевым - в достославные годы его бурного правления. Люди постарше хорошо помнят: в своих бесконечных перетрясках эти годы нередко напоминали режим огромного дурдома. Особенно, наотмашь бил Хрущев по кадровым офицерам, десятками и сотнями тысяч выбрасывая их (ради мира на земле!) за борт, в безработные, с выходным пособием, на которое и собаку не прокормишь.
Сколько месяцев мыкался классный лётчик Акижанов со своей семьей – ни кола, ни двора и деньги (великие ли!) на исходе. Отовсюду гонят или в шею - как Седляревич с Третьяковым; последний его даже готов был из партии помести. Или же очень понятливо намекают на «барашка в бумажке» (взятку), вежливо кормят «затраками»: мест пока нет, но заходите завтра, послезавтра, мол, непременно столкуемся, свои же люди. И самое-то страшное в этом светлом «завтра»: там до тебя фактически никому нет дела. Хотя на каждом официальном углу и перекрестке громко талдычат: «Всё для человека и его блага!»
Однако ни в какой, казалось бы даже самой безнадежной ситуации, никогда не опускал рук и воли Акижанов. Так было, когда, сняв погоны, оканчивал вечернюю школу. Так было, когда успешно завершал учёбу в Алматинском институте народного хозяйства по специальности – экономист планирования промышленности. Так было, когда несмотря ни на что, прилагал все свои силы, чтобы опять вернуться в родную авиацию.
И ведь вернулся же!
И не всё оказалось столь уж мрачно, как при нашем дорогом Никите Сергеевиче. И по-новой верные друзья-товарищи возникли, да и старые никуда не поисчезали.
Вот она, такая, эта нашенская Жизнь, будто морская тельняшка, вся в полосочку. А настоящих тельняшек, выделанных из чистого льна (белорусского!) износил Акижанов немало, пока на КТОФ – Краснознаменном Тихоокеанском флоте в составе знаменитого 169-го гвардейского Рославльского минно-торпедного авиаполка обучал его лётчиков умелому применению крылатых ракет по морским и наземным целям…
Всё, что связано с Большой Войной, священной памятью о ней и наступившим миром, который и миром-то никак не назовёшь (Китай, Корея, Вьетнам, Ангола, Афган, Хорватия, Ирак и т.д.– вот далеко не все прозванья этому «миру») никогда, как говорится, от рассвета и до заката, не даёт покою справедливой и прямой душе Акижанова. Честное слово, не раз пристально возвращаясь в мыслях о нём, думал: да был бы он, наш дорогой Байзулла Акижанович, давным-давно, уже с 1944 года, единожды, дважды, а то и трижды Героем, если бы не эта его святая прямота, честное неумение уживаться с любыми видами-подвидами несправедливости, лжи и неправды…
И тогда не столь уж и давний снимок припоминался: светлый май 1995-го, полвека самой Великой из Побед, Президент Казахстана вручает славному ветерану войны и труда, кавалеру 20-ти государственных наград Акижанову орден «Курмет».
Ну а Курмет, дело известное – на славянском означает – Почёт.
Всамделишный. Без кавычек.
…ВОТ так и закреплялось моё, теперь уже давнее дружество с главой ветеранской Комиссии по увековечению памяти защитников Родины, гвардии полковником авиации Байзуллой Акижановичем Акижановым, человеком множества позитивных достоинств, а потом, раз за разом, постепенно обнаруживалось, что общих знакомых у нас в этом лучшем из миров не так уж и мало.
И суммируя всё это, однажды осторожно, однако настойчиво предлагаю:
«Байзулла Акижанович! Пожалуйста, подумайте о книге. И, не покладая пера, карандаша или чего ещё там – компьютера, что ли – дей-ствуй-те! В день хотя бы по страничке-другой-третьей».
«Но я же не литератор!» - внимательно выслушав, возражает с упорной усмешкой.
«Тем лучше. У Вас монблан документов. У Вас столько писем. Уйма публикаций! Все лётные книжки целы! А память дай Бог каждому. Так излагайте же, как оно лежит на душе. Пишите о том, что было. И не пишите о том, чего не было. Лучшего рецепта не найдете…».
Подумав, согласился Б.А. и вечерами засел за рабочий стол.
И вот его ладная книга Памяти и Жизни.
Строг и точен язык психологически заряженных новелл этой мини-«Джейн». Он не только доходчив, но и по-своему афористичен. Не скрою, мне любо читать, например, такое, сугубо авторское: «Я никогда не юлил в жизни, всегда воспринимал свою службу как долг и творчество»; «Вечность не дана ни человеку, ни самолету»; «Во всём, Коля, должна быть воля»; «В караул – через день на ремень»; «В полёте смотри в оба, а зри – в три». Ну и так далее; не буду же я цитировать все 356 страниц книги, за чьей синего, цвета родного неба, обложкой таится неизбывный свет-сияние суровой, но жизнетворной правды. Автор не закрывает глаз ни на что из сущего.
Такие люди, как он, – украшение и гордость Семиречья и всего Казахстана. Да и не только. За их плечами сама история нашей былой сверхдержавы. История нашей суверенной республики, сумевшей не только выкарабкаться из бездонной ямы позорного Беловежья, но и задать отменный пример другим новоявленным странам на путях многовекторной интеграции с общемировой цивилизацией.
Наконец, за их плечами и в их глубоко правдивом слове самое главное – славная история неизбывной любви и преданности своему родному народу и всем его честным людям, без чего дни и ночи нынешней нашей жизни неминуемо превращаются в бескрыло-тягомотную серую ленту.

Владислав ВЛАДИМИРОВ,
член Международной Ассоциации писателей-
баталистов и маринистов, заслуженный работник
культуры.
"Литературная Алма-Ата" № 3