 Разговор с писателем Александром Потёмкиным на фоне новой книги
– Александр Петрович! Вы имеете возможность занимать независимые позиции в литературном процессе: создали своё издательство, пишете романы и печатаете их в «ПоРоге». И романов много. Отличный роман – «Изгой», так высоко ценимый Светланой Семёновой – человеком отменного вкуса и мощного интеллектуального таланта. О романе «Человек отменяется» с вами спорил, но продуктивно, видимо, и для себя, и для вас, Валентин Никитин – один из ярких христианских интеллектуалов. Роман «Кабала» вызвал широкую полемику среди философов и культурологов. Тем не менее наш литературный истеблишмент, что называется, воротит нос: нет, мол, писателя Потёмкина. Впрочем, многих нет…
– Я действительно никогда не жил, не живу и не буду жить литературным процессом, и в этом смысле я не раз говорил, что не считаю себя писателем. Я – автор. Я создаю мир сознания и типажи персонажей, которые мне интересны. Но я не живу литературой. Есть тысячи и тысячи пишущих людей, и все они считают себя писателями. По моему мнению, понятие «писатель» девальвировалось, обесценилось. Писателей стало так же много, как, например, водителей или продавцов. С одной стороны, желание выразить себя понятно, но происходит дезориентация читателя. Ему не всегда хватает багажа знаний, чтобы отличить интеллектуальный продукт от подделки. Сегодня кажется, что писатель – это не тот, кто пишет, а тот, кто живёт «интересами литературы», кто «прислонился» к ней в тусовках, на собраниях и так далее. Нет, я тут останусь в стороне. Ну а большинство людей, задрапированных в тоги критиков, связаны корпоративными обязательствами или даже коррумпированы. Страшно подумать, что коррупция в нашей стране охватила даже литературные круги. Впрочем, мне, отстранённому от «литературного истеблишмента», не хватает «кухонного опыта». Вполне возможно, и в прошлом ситуация была схожей.
– А вы можете назвать фамилии или вам, обременённому докторской степенью и профессорским званием, председателю Российского евгенического научного общества, это кажется «не к лицу»? Я понимаю, что сейчас принято говорить «без имён».
– Да нет, почему же, могу назвать. Есть критик-водитель по «русской литературе сегодня» Сергей Чупринин, где «жизнь по понятиям» стала своеобразным ключом к расшифровке процессов современной литературы… Есть Немзер, Латынина, Топоров… Они беспардонны и амбициозны, арогантны и брезгливы. Бегают по полю сочинительства в статусе неких арбитров и беспардонно поднимают красные карточки, наводя жуть, а порой и публикуют прямую ложь на литераторов. И в этом у них есть своя выгода: нет почитания – есть свисток и красная карточка! Тошнит! В стране есть академические научные институты с профессурой и докторами наук по отечественной и зарубежной литературе. Десятки лет они изучают и пишут диссертации по Пушкину, Гоголю, Достоевскому, Толстому… Но исследование современного материала их совершенно не интересует. Странное обстоятельство. Меня, немалую часть времени посвящающему науке, такое положение дел обескураживает. Ну а про телевизионного уценщика литературы Ерофеева тоже трудно сказать что-нибудь положительное. Я не понимаю, сколько ещё Ерофеев, совершенно маргинальный тип сочинителя, будет императивно судить о русской литературе! Ему место, безусловно, на жёлтеньких страничках бульварных газетёнок и ни в коем случае не в официальном публичном месте. По-моему, Ерофеев просто заражён культурофобией. Поэтому демонстрация этого персонажа на канале «Культура» выглядит по меньшей мере анекдотично, если не оскорбительно. Вообще-то русская литература, если уж говорить всерьёз, по-прежнему остаётся мировым брендом наравне с космосом, оружием и спортом. И тем более странно, что в своей собственной стране тот же канал «Культура» уделяет ей так мало времени, перепоручая эту просветительскую миссию ненавистникам величия русской литературы.
Мне видятся литературные передачи на канале «Культура» совершенно иначе. Например: цикл из трёх, пяти передач, посвящённых какой-то теме, ведёт Светлана Семёнова, другой цикл ведёт Лев Аннинский, потом Захар Прилепин, Капитолина Кокшенёва, Виктор Пелевин, Анатолий Салуцкий, Наталья Иванова и другие. На культурных площадках обязательно должна быть ротация, мы хотим слышать голоса России, а не одного извращенца…
– Так вы совсем не общаетесь с литературной средой? Не пробовали вступить в Союз писателей?
– Нет, нет, как говорится, «я гуляю сам по себе». А по поводу контактов? Общаюсь. Мне важен личностный интерес к человеку. Я ценю искренность и интеллигентность в творческих людях. А сейчас, когда создан Гражданский литературный форум, я рад встречам с молодыми писателями и критиками. Форум функционирует действительно как товарищество взаимопомощи – на те отчисления, которые способен сделать каждый. Только такой союз и должен быть, а не общественная организация, живущая на госбюджете. Я стал читать писателей форума. Некоторых и прежде читал, например, Веру Галактионову, а вот Дмитрия Володихина для себя открыл. Читал Прилепина. Вообще форум мне симпатичен именно как свободная творческая площадка, поскольку я уверен, что нужно распустить все союзы писателей как совершенно изжившую «общественную форму». Они стали анахронизмом, покрылись плесенью! Что имеется в виду под словом «распустить»? Прекратить любую мало-мальскую помощь из госбюджета: прямую или структурную. Я являюсь крупным налогоплательщиком страны, и мне совершенно не безразлично, как распределяются бюджетные ресурсы.
В сущности, нынешние союзы работают на узкую группу лиц у литературной власти. Ну что такое собрание сочинений «писателя» Валерия Ганичева – сплошные речи на собраниях, какие-то торжественные слова на всяких открытиях чего-то и где-то, да и вообще в общественном пространстве фигурирует только его имя, только он представляет всё писательское сообщество России. Почему никому другому слово не даётся, почему Россию не слышно? Теперь, кажется, уже и наш Патриарх Кирилл уверен, что других писателей, кроме Ганичева, нет. Так в культурном пространстве создаются скрытые и лживые механизмы. Уже читатель, а порой и учитель словесности не вооружены никакими критериями, помогающими различать серьёзную литературу и ширпотреб.
– В ваших произведениях всегда есть как минимум два внутренних пространства: пространство социума и пространство разума. Страстный разум, страсти разума, игра разума, стихия разума – это всё есть практически в каждом вашем произведении. Вообще человек у вас прежде всего обязан быть мыслящим, но часто спадающий с этой высоты разумного, часто пользующийся великим даром понимать мир в ущерб себе. Почему именно разумный? Мыслящий. А не чувствующий? Читателю, мне кажется, сегодня больше нравится чувственная литература? Разве не так?
– Начнём с простого. Рынок и чувственность совершенно взаимообусловленные и взаимозависимые вещи. Как экономист я могу точно сказать, что любой бизнес занят развитием чувственности в человеке. Рынок богатеет изощрением, соблазнами. С их помощью растут экономические показатели, богатеют страны и граждане. Чтобы покупательский спрос рос, необходимо развивать в человеке и некий потребительский мазохизм, утончать растущий личный товарный остаток. Иначе спад и разорение. У многих сегодня под личный гардероб отводятся несколько комнат, а то и залы. Их ассортимент часто превышает склады известных бутиков. Мне самому как торговцу частенько приходится изощряться, взламывать генетические коды потребительства, нащупывать скрытые страсти, пробуждать в человеке беса алчности, зависти, конкуренции, чтобы всуропить тот или иной бренд.
Человек-интеллектуал вряд ли будет вовлечён в процесс смены чувственных удовольствий. У него низкие показатели чувственности. А общество потребления их всё поднимает и поднимает – как планки и скорости в спорте. Оно уже в кабале у самого себя – оно уже не может остановиться. Венец любого бизнеса – акт продажи. Понимая неизбежность этого как экономист, одновременно я как автор вижу губительность такого процесса для человека. А результат? Угасание интеллектуального костра во всём мире. Хотел купить в Германии Макса Штирнера. И напрасно – его не знают даже в антикварных лавках. Уже опасно спрашивать Канта и Шопенгауэра – не поймут и поинтересуются, что за бренд? Во Франции не знают Монтескьё и Сартра, в Европе – Кафку и Джойса. Превращение человека в огромное чувствилище, плохо справляющееся с собой, – это тупик цивилизации. Получается и так, что развитие чувственности в человеке сопровождается бунтом против культуры, игрой на понижение. Личности тут не ищите – все процессы в человеке распределяются между стимулом (входом) и реакцией приобретения (выходом). Если раньше публика тянулась к высоким интеллектуальным именам, в квартирах и домах повсеместно висели портреты Эйнштейна и Достоевского, Бетховена и Чайковского, то сегодня оно тянется к высоким по стоимости товарам. Поэтому мне понятен посыл, и в этом смысле во мне нет никакого надрыва, что некий «литературный истеблишмент» не признаёт Потёмкина. Способен ли понять мир моих сочинений «Человек отменяется» или «Кабала», например, критик Топоров – типчик с дубиной неандертальца?
– Древние греки изумлялись естественности естества: они слушали родники и леса, вопрошали горы и громы об их смысле. Они всюду слышали и видели всепронизывающий трепет смысла. У них были Космос и гармония. Современный человек другой – он, скорее, социален, чем природен, и даже виртуален, чем естественен. Я так издалека начинаю, поскольку, мне кажется, здесь именно нерв того, что вы отражаете в своих произведениях. Вы написали экономическую книгу «Виртуальная экономика», в которой за несколько лет до кризиса указывали на его приближение. Но и человека вы помещаете в виртуальный мир – в последнем романе «Кабала», например. Почему вы так настойчивы в этом?
– Быть может, это покажется странным, но виртуализация сознания может служить и щитом от чувственности, от потребительского общества. Виртуальное владение любым предметом приглушает чувственное. Быть может, это и не лучшая, но преграда. Главные герои «Кабалы» уходят в виртуальный мир сознательно, полагая его даже в чём-то более честным. Но обратная сторона этого ухода – невозможность вернуться к реальности. Тоже своего рода обречённость. Весь объективный мир, мир вещный и природный, вынесен за скобки. Но, к сожалению, подобные процессы происходят не только с культурой. Ведь сегодня знание производится тоже только для того, чтобы быть проданным… Вы что-нибудь знаете о нобелевских лауреатах России? Вы что-нибудь слышали, что знание должно распространяться не только в силу полезности для рынка, но в силу своей изначальной образовательной значимости и ценности? Хотя рыночный статус знания, в общем-то, тоже несёт упадок для всего того знания, которое не может вмиг превратиться в полезную товарную форму, которая не может быть прикладной. Наши реформы науки и образования обанкротились, привели в упадок фундаментальную науку. И те гуманитарные блоки, что связаны с общекультурным пафосом, такие как литературоведение, история, политология, обществоведение (вообще исчезло), культурология, переживают тяжелейший кризис. Насколько мне известно, многие гуманитарные институты РАН пребывают в научной деградации.
– И всё-таки я бы хотела вернуться к тому, что интеллектуальное бегство от мира ваши герои совершают нередко. Внешний мир для них, где вы, как в «Кабале», выписываете, – это просто реестр с вымогательствами, бюрократическими проволочками. В «Кабале» бесстрастно, а по сути, страшно, вы описываете, что такое сделать свой малый бизнес, например, запустить ресторан. Какие же это титанические усилия! Так вот, внешний мир для многих ваших героев – это зона отрицания, но отнюдь не трагедии. Вы тут всегда ироничны – к богатствам мира внешнего. Зона трагедии – это сознание. Человек заперт внутрь своего сознания, но, как правило, бунт разума, вопли сознания ничего не могут изменить в реальном мире. Почему?
– Мне хорошо известен большой рынок цивилизации. И действительно, многие реальные процессы в нашей стране происходят в том же ритме и ключе, что в развитых странах мира. Я хочу сказать, что понятие «реальный мир» сегодня очень расширено. И в европейском мире давно пребывают две концепции реальности, если можно так сказать. Одна из них связана с Францией, и в ней утверждается, что человека нужно освободить от всех оков и каких-либо предрассудков. Другая – немецкая. В ней акцентируется необходимость нынешнюю раскованную чувствительность заново социализировать, но не деспотическим методом, а согласуя с человеком, с его исконными запросами. Мы в России обладаем и тем, и другим. Для культуры вообще важны масштабы страны, как это ни странно, – наш простор мешает всё окончательно перевернуть и поставить с ног на голову, мешает окончательному патологическому перевёртыванию всех статусов – и социальных, и культурных.
– Я читала в других интервью, что вы очень любите Достоевского. Отмечу, что вы не боитесь прямых цитаций, схожести тем, использования классических форм. Например, традиции говорящих фамилий. Я тут подбираюсь к социуму, каким он у вас предстаёт. Вы часто высмеиваете и богатых людей, их образ жизни, названный вами отличным словом «шикерия». И несмотря на то, что вы всё укутываете в иронию, чуть смягчаете, романное поле показывает вас как резко социального писателя. Я бы даже сказала, идейного писателя. Это так? Я правильно понимаю?
– Достоевский и Гоголь – две недосягаемые вершины, и в моей любви к ним я совсем не оригинален. Я их читаю всю жизнь, и есть, естественно, влияние, но о нём и его качестве судить читателю. Мне нравится игра с фамилиями моих персонажей. Я очень много времени трачу именно на то, чтобы назвать героев. Кому-то важно написать первую строчку романа, найти её так, чтобы она потянула за собой нить повествования. А я придумываю имена, накрепко сплавленные с героями. Для меня в фамилиях Алтынов или Парфенчиков, Иверов или Шиндяпкин уже заключена судьба. Идейность же моя, конечно, не состоит в неком политическом выборе между либерализмом, патриотизмом, социал-демократизмом и т. д. Моя социальность очень проста – я и русский, и немец. Выросший в Грузии, перенявший дружелюбие этого народа. Ценю честь, мужественность, искренность в любом общественном, гражданском проявлении. Да, я считаю, что в богатстве можно также потонуть и деградировать, как и в бедности. А расхожее мнение, что финансовое состояние и интеллект вещи несовместимые, – совершенно нелепо. Этот штамп – тень коммунистического прошлого. Мне лично знакомы Михаил Прохоров, Виктор Вексельберг, Искандар Махмудов – богатейшие люди страны, так я могу заявить, что они утончённые интеллектуалы. А болезни наши и экономические, и бюрократические тоже мне слишком хорошо известны, потому так естественно присутствие их в моих сочинениях. Однако мне важно показать, что, несмотря ни на что, у нас в России есть то, что можно назвать «областью современного гражданского чувства». И я считаю, что своими сочинениями я оживляю его в читателе, чтобы не падало оно до нуля и ниже. Кроме того, я вижу, что и у нас, да и в Европе заметны тенденции подмены социального актуализацией этнических вопросов. В недалёком будущем может произойти «отключение» в человеке социального. Я попытался это показать в «Кабале» через воспламенение этнических состояний, через идею «компота кровей».
– Я понимаю, что лично вы не нуждаетесь в господдержке для издания и распространения своих книг. Но ведь многие писатели нуждаются? Есть ли у государства обязанности перед писателями или должны ли быть?
– Государство должно поддерживать культуру деликатно. Ему бы надо слышать экспертов самых разных, чего явно нет сегодня. Вот, например, по членам Гражданского литературного форума я вижу, как мало известна наша провинция, как много там подлинных талантов. Но почему-то их книги неизвестны, их не видно на выставках. Что, в ведомстве г-на Сеславинского нет ресурсов, чтобы направить людей в столицу на литературный форум? Не верю! Одних и тех же посылают и за рубеж – об этом говорят и сами писатели. У меня здесь нет никакого личного интереса, я семь-восемь месяцев нахожусь за рубежом, а вспоминаю об этом, зная, в каком отчуждении живёт наша интеллектуальная провинция. Позор! Если чиновники не заметили книгу Зои Прокопьевой «Своим чередом» – значит, они недостаточно компетентны. Эту книгу, изданную в Челябинске, как и другие лучшие эпические романы, должна была читать вся Россия. Нужна нормальная культурная стратегия, а не исключительное внимание к неким группам «авторитетов». Есть писатели в стране, которые могли бы достойно представлять Россию, – те же Борис Агеев, Михаил Тарковский, Пётр Краснов, Олег Павлов, Лидия Сычёва. Чиновники не имеют морального права быть субъективными, они должны были уже давно связаться с Капитолиной Кокшенёвой, главой, или, простите, первым лицом Гражданского литературного форума, чтобы подробно разузнать о новом свободном образовании творческого сообщества. Но у нас всё наоборот – мы идём к чиновникам. Чиновное чванство – одно из нравственно-социальных безобразий России. О чиновниках я сказал в своей повести «Стол».
– Вы много путешествуете по миру. Нет, скорее, живёте и работаете. У вас тут другой статус, отнюдь не туриста. Покупаете ли вы книги в Германии, Китае? Что выбираете?
– Работа моя в разных странах абсолютно одинакова – мир финансов унифицирован, и нет разницы, если ты понимаешь функционирование инфраструктур. Правда, удивило меня отсутствие в китайском банке личной подписи. У них нет их как таковых – иероглифы не позволяют. Вот, пожалуй, и все различия. Китайские книги я не покупаю. Но считаю необходимым в беседах с китайцами цитировать Лао Цзы, Конфуция, Мен Зи, Чжуан Цзы, в чём вижу естественный жест расположения к китайской культуре и своим партнёрам. В Германии я покупаю и читаю книги на немецком, и в основном экономического содержания. Но немецкую литературу знаю неплохо.
– И на прощание хочу спросить, что вас лично очень беспокоит, настораживает в нашем мире?
– Меня беспокоит резкое сжимание интеллектуального пространства во всех развитых странах мира. Я обеспокоен высокой ценой в мире на подделки и суррогаты, тогда как подвиги подлинного творческого взлёта человека оказываются ненужными и непонятыми. Где она, фаустовская пытливость в человечестве? Вместо неё – манипулятор-чародей, подсовывающий нам нечто гнилое в блестящей и дорогой упаковке. Вот об этом гигантском маятнике современного мира я и стараюсь говорить в своих книгах.
Беседу вела Алевтина РОСЛЯКОВА
http://www.lgz.ru/article/10331/ |
