Скончался Герасим Алексеевич 23 апреля 1896 года, всего на месяц и двадцать дней пережив свой 77 день рождения. Близких родных к этому времени уже не было, и все вещи в квартире покойного описывали чиновники по особым поручениям Санкт-Петербургского губернатора. Они бережно уложили в особую коробку регалии, что украшали грудь генерала на дворцовых приемах, — ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия 3 и 4 степени, Святого благоверного князя Александра Невского 1 степени с бриллиантовыми подвесками. Следом пошли ордена Белого Орла, Святого равноапостольного князя Владимира 2, 3, 4 степени (последний с мечами и бантом), Святой Анны всех четырех степеней (последний с надписью «За храбрость»), Святого Станислава 1 степени. Потом настал черед для медалей — серебряной за усмирение Венгрии и Трансильвании в 1849 году, бронзовых — в память войны 1853—1856 годов и за Кокандский поход. Завершали список наград крест в память покорения Кавказа; высочайше учрежденный знак Красного Креста и знак отличия за 40 лет беспорочной службы.
У письменного прибора на рабочем столе обнаружились две сплющенные пули. Что это за пули и какую роль они сыграли в судьбе боевого генерала, чиновники не знали, а разбираться им было недосуг. Только старожилы верненцы могли пролить свет на их историю, так как изустно передавали её своим детям и внукам. Весьма возможно, что это тоже было одной из легенд. Но давайте все по порядку…
Началась жизненная и военная карьера Герасима Колпаковского, выходца из многодетной семьи мелкопоместного харьковского дворянина, 6 января 1835 года сермяжной лямкой рядового Молдинского пехотного полка. В наших семиреченских краях он появился 4 июля 1858 года уже в чине майора, имея солидный боевой и управленческий опыт. Здесь он сменил на посту начальника Алатавского округа и пристава киргизов Большой Орды (Старшего Жуза), основателя Верненского укрепления М.Д. Перемышльского.
Положение в Семиречье в то время было тревожным. Продолжались набеги кокандцев, угонявших скот и крайне озабоченных строительством русских защитных крепостей.
Майор Колпаковский рьяно взялся за оборону крепости и возникших возле нее Большой и Малой станиц.. «Работы по укреплению Верного продолжаются, по возможности, с успехом», — докладывал он начальству. От зари до зари казаки, солдаты и станичники рыли рвы, таскали землю, наращивали крепостные и станичные валы. Многие роптали, особенно солдаты стрелковых рот. Но новый начальник был крут и строг.
К концу лета 1860 года до верненцев стали доходить тревожные слухи о том, что кокандцы собрали армию в 20-22 тысячи человек, разгромили Кастекское укрепление и приближаются к Верному. Они были настолько уверены в своей победе, что заранее распределили, кому достанутся жены офицеров. Отдельные разъезды всадников видели у Илийской переправы и у самого Верненского укрепления. Несколько встреченных казаков и казачек были зарублены.
Тут же Алатавский военный округ был поставлен «под ружье». Способных носить оружие оказалось немногим менее двух тысяч. Спешно укреплялись валы крепости Большой и Малой станиц и только что появившейся Татарской слободки. На валах установили 12 пушек. Улицы перегородили рогатками. Старикам и инвалидам раздали весь запас винтовок и патронов. Молодых обучали приемам штыкового боя и стрельбе.
Понимая, что укрепление не выдержит прямого штурма кокандской армады, Колпаковский с отрядом в 800 солдат и несколько сотен казахских джигитов выступил навстречу неприятелю. Возле Узун-Агачского пикета, помня опыт кавказских баталий, выбрал выгодную позицию. На пригорке установили 6 орудий и два ракетных станка — прототипы нынешних минометов. В день 21 октября 1860 года состоялась битва.
Кокандцы, обрадованные малочисленностью врага, решили разделаться с ним одним ударом и ринулись на приступ. Но артиллеристы под началом штабс-капитана Василия Обуха, подбив первыми же выстрелами две единственные пушки противника, перешли на картечь и буквально косили неприятеля. После каждого залпа в рядах наступавших образовывались просеки, тут же заполнявшиеся свежими сарбазами. Бой длился 8 часов. Потеряв убитыми четыреста человек, а ранеными шестьсот, кокандцы отступили и бежали за Курдай. Несколько верст их с гиканьем гнали казахские джигиты. Наступившая морозная ночь довершила разгром - обессилевшие кокандцы обмораживались и замерзали.
Потери объединенного отряда были ничтожны – двое убитых и тридцать два раненых. Сам Колпаковский был слегка контужен. Официальный Петербург ликовал: «За разбитие 20-ти тысячного скопища кокандцев, более чем в 22 раза превосходящего численностью вверенный ему отряд, с самою незначительною убылью с нашей стороны произвести в полковники и наградить орденом Святого Георгия 4 степени с правом ношения на папахе особого воинского знака «За отличие в 1860 году».
Спустя четыре года другу Колпаковского еще по службе у командира отдельного Сибирского корпуса генерала Г.Х. Гасфорда Чокану Валиханову довелось в составе военной экспедиции полковника Черняева на Аулие-Ата побывать на Узун-агачском пикете. На месте баталии отслужили панихиду по «убиенным воинам». До позднего вечера непосредственные участники битвы – Обух, Бутаков, Соболев, Шайтанов, Коджегул Байсеркин, Аблес Аблиев — рассказывали о пережитом, о том, как плечом к плечу насмерть стояли против общего врага.
Воинская слава Колпаковского впоследствии умножилась взятием кокандских крепостей Токмак, Кастек, Мерке, Пишпек. В 1871 году он командовал войсками при покорении Кульджинского ханства, штурмовал крепости Чинчаходжу и Кульджу. В 1876 году с экспедиционным отрядом завершил разгром Кокандского ханства, переименованного в Ферганскую долину и присоединенного к России. Но эти батальные дела были как бы в перерывах от мирных земских забот.
Герасим Алексеевич много способствовал становлению в Верненском укреплении и казачьих станицах хлебопашества и огородничества, ставя в пример неповоротливым казачкам трудолюбивых сартов-узбеков, подводивших к своим полям арыки для полива. Убеждал и уговаривал станичников разводить в усадьбах сады, а вдоль улиц сажать деревья. До сих пор бытует легенда о серебряном полтиннике, выдаваемом за каждое посаженное вдоль усадьбы дерево. Со временем в людской молве стал фигурировать целый рубль. Но в архивных данных подтверждается только гривенник. Да и то правда, ведь за 5 рублей тогда можно было корову сторговать.
Многие очевидцы свидетельствуют, что имел обыкновение Герасим Алексеевич прохаживаться по тогда еще безлесным улицам с ординарцем. Нерадивых домовладельцев, у которых деревья засыхали без полива, тут же атаманской властью пороли. Если это не одна из легенд, то ох, как разумно! Вот так, пряником и кнутом рождался на свете город-сад. Многие верненцы спустя десятилетия вспоминали: «Был строг, но справедлив!». Причем так говорили не только обласканные, но и не раз собственноручно поротые. Ибо полковник Колпаковский был скор и крепок на руку. Как-то в одном из походов услыхал, как лихой казачок обратился к молодке-киргизке с весьма расхожей, но крайне непристойной для женщины фразой. И хотя сам по-киргизски разговаривал плохо и всегда при себе держал двух толмачей, но о таких выражениях был наслышан. Подскакал к казачку и отлупцевал нагайкой, при каждом ударе – вот тебе – повторяя ту же фразу. Всю жизнь прилагал все усилия, чтобы установить добрые отношения между казахами и переселенцами. Не дозволял ни малейшего насилия и несправедливости к местному населению со стороны солдат и казаков. А уж с последними мог «побеседовать» по-свойски, тем более что был еще и наказным атаманом Семиреченского казачьего войска. Потому кое-кто копил на сердце обиду.
8 марта 1865 года Колпаковский был «Высочайшим приказом назначен командующим войсками и военным губернатором Семпалатинской области» и на два года уехал из Семиречья. Видимо, не без его реляций и докладов укрепление Верное в феврале 1867 года получило статус города и центра новообразованной Семиречен-ской области. И первым ее губернатором и командующим войсками был назначен Герасим Алексеевич. Пятнадцать лет в этой хлопотливой должности верой и правдой служил он нашему краю, время от времени исполняя еще и обязанности заболевшего туркестанского генерал-губернатора. Сумел наладить четкий механизм всех сторон жизни общества – управления, земства, судопроизводства, экономики. К 1894 году в области было 6 городов, 29 казачьих станиц и столько же крестьянских сел. Население перевалило за сто тысяч человек.
Вот как описывает заслуги губернатора Семиречья наш краевед Владимир Проскурин. «Колпаковский был инициатором становления в крае садоводства, шелководства, коневодства, каракулеводства, пчеловодства, прочих благоначинаний. При нем были созданы городской музей, ботанический сад, зоопарк (1874 г.), статистический комитет с библиотекой и архивом. По его мысли и почину были учреждены первые религиозно-нравственные и просветительские учреждения. Возглавляемый Колпаковским Совет Семиреченского Православного церковного братства заботился об участи сирот и детей недостаточных родителей, входил в сношения с присутственными местами, должностными и частными лицами об оказании им приюта и пособия. Известны его дела во славу науки. Он способствовал правильному собиранию восточных рукописей, редких книг и нумизматических коллекций. Именно благодаря Колпаковскому и его коллегам в Туркестанском крае была налажена система библиотек, музеев, картинных и художественных галерей, архивохранилищ. Благодаря его вкладу мецената в учебных заведениях России в Москве, Петербурге, Казани, Томске появились именные стипендии, возникли общества вспомоществования туркестанцам, образцовые общежития для студентов. Благодаря подвижнической деятельности Колпаковского в Семиречье для изучения производительных сил были направлены экспедиции научных обществ – Русского географического, Вольного экономического, институтов естествознания, сейсмологии…»
В 1882 году генерал-лейтенант Колпаковский получил назначение и уехал в Омск командовать только что образованным Степным краем, навсегда сохраняя в своем сердце память и приязнь к главному городу Семиречья. И когда верненцев в 1887 году постигло страшное землетрясение, седой генерал, не мешкая, по колдобистой и тряской дороге примчался в Верный и лично руководил всеми мероприятиями по оказанию помощи пострадавшим. Это был последний приезд в столь любезный для него город. Может быть, тогда он и сфотографировался на память с членами городской управы – одно из немногих дошедших до нас изображений.
Потом судьба привела его в Петербург, где уже полного генерала от инфантерии ждал пост члена Военного Совета России. Примечательно, что швейцарам петербургского и омского домов генерала был дан строгий наказ – о приезжих из Верного докладывать без промедления и принимать в любое время. На невских берегах генерала посещали редко, а вот в Омске верненцы были частыми гостями. Бывший фельдфебель 2-й роты 8-го батальона верненского гарнизона Михаил Аликин, после службы ставший подрядчиком и строивший дом губернатора, вспоминает о своем визите в Омск: «Вышел генерал, обрадовался: - А, Аликин из нашего Верного! — И повел в гостиную пить чай с генеральшей и вести долгую беседу». (ЦГА РК. Ф.И-44. Оп.1. Д.49117. Л.96).
Можно перечислять и перечислять заслуги этого человека, приводить воспоминания его сподвижников и современников. Их благодарность и память была щедра. Именем Колпаковского были названы улицы в Верном и Пишпеке, село в Семиречье, ледник в хребте Терскей Алатау, первый пароход на Или, городское училище, редкие виды тюльпана и ириса. В 1910 году в честь 50-летия Узун-Агачской битвы на месте сражения был воздвигнут памятник, оставшийся безнадзорным и при советской власти, и в годы независимости. Видимо, это комплекс любых чиновников – не жаловать предшественников, творивших благие дела гораздо лучше них.
Тогда же вознамерелись в центре Верного у Кафедрального собора поставить памятник и Колпаковскому, объявили подписку, собрали необходимые средства. Но началась Первая мировая война, потом движение 16 года, было уже не до памятника. И в 1917 году на собранные деньги в Верном построили первую детскую площадку, ставшую впоследствии детским садом.
Но памятник Колпаковскому все же остался. Он материализован в удивительно четкой прямоугольной планировке улиц Старого города, до сих пор изумляющей приезжих. А память о Колпаковском шумит в листве кряжистых карагачей и дубов, стройных тополей, обрамляющих эти улицы. Она слышна в журчании арыков, бегущих по этим улицам. Она живет в воспоминаниях и легендах старожилов. Даже в такой наивной, будто генерал-губернатор похоронен в парке возле Кафедрального собора. Там, где и сейчас видны останки двух надгробий из серого гранита. В моем далеком детстве они были огорожены чугунными столбиками с цепями. И мнится, что я на надгробной плите сам читал фамилию – Колпаковский. Увы, это не так. На самом деле там похоронена его дочь Александра, скончавшаяся при родах, и её младенец – внук генерала.
Как кавалер ордена Святого благоверного князя Александра Невского Герасим Алексеевич погребен возле Троицкого собора Александро-Невской лавры. Его могила первая справа на центральной аллее старинного, ныне почти заброшенного Никольского кладбища. Он похоронен вместе с женой, скончавшейся на два года раньше. Лет десять назад Владимир Проскурин сообщил, что в кладбищенской книге появилась запись, что могила посещается. За ней стала ухаживать наша землячка Ольга Ивановна Ходаковская, ныне архивариус лавры.
В 2003 году мы с дочерью Ольгой были аккредитованы на 300-летнем юбилее Санкт-Петербурга и разыскали Ольгу Ивановну. Она и показала нам могилу. Парадоксально, но мимо неё я в разные, ещё и студенческие годы проходил раз двадцать. Со стороны аллеи на черном надгробном камне высечено – Мелания Фоминична Колпаковская, а мне это ничего не говорило. И только с другой стороны предельно просто и лаконично – Герасим Алексеевич Колпаковский.
Мы долго стояли у могилы, вспоминая, как описывал похороны Проскурин: «По православному обычаю Герасима Алексеевича отпели в церкви Святого Духа. Богослужение совершил протопресвитер военного и морского ведомства А.А. Желобовский. Погребение было проведено высокоторжественно под залпы 6 орудий 2-й артиллерийской бригады, под звуки военного оркестра лейб-казаков и батальона лейб-гвардии Павловского полка, при спущенных боевых знаменах».
Как бы в аккомпанемент нашим воспоминаниям над кладбищем вдруг поплыла траурная музыка, грохнули залпы прощального салюта, а через несколько минут мимо могилы Колпаковского парадным шагом прошествовал взвод солдат с развернутым российским триколором – где-то рядом похоронили высокопоставленного эмчеэсника. Это было так неожиданно и фантасмагорично, что я едва успел щелкнуть фотоаппаратом…
Ну а что же с пулями, с которых у нас начался рассказ. Сколько их и черкесских, и кокандских просвистело над головой нашего героя. Но, достоверно, эти были с Узун-Агачского сражения. Тогда Колпаковский был слегка контужен – две пули пробили мундир и застряли в предусмотрительно надетой кольчуге. Они всегда находились на его письменном столе, а поскольку были выпущены из нарезного оружия, довольно редкого у кокандцев, то появилось предположение-легенда, что стреляли свои, из стрелковых рот, недовольные изнурительными земляными работами. О чем они говорили седому генералу, эти кусочки свинца, что напоминали, были ли оберегом, талисманом – остается только догадываться.
Сколько же надо было сделать в жизни добрых дел, какую заслужить сердечную привязанность, чтобы спустя три десятилетия те же поседевшие недовольцы утирали слезы, поминая добрым словом своего ратного военачальника, первого устроителя Семиречья, Герасима Алексеевича Колпаковского.
"Литературная Алма-Ата" № 3