«В тисках рассудка и души» Константина Гайворонского (Издательство «РАПСОД», 2008 г.) Повесть в стихах.
Я села и прочитала книгу, не отрываясь.
Поэт вспоминает о прожитой им жизни, размышляет о нынешней.
Он также пытается ответы на вопросы, от которых не уходит ни один человек. Есть ли Бог? Зачем мы живем? Что будет после смерти? Существуют ли рай и ад? Будет ли наша душа жить вечно? И если потом – пустота – какой в нашем существовании смысл? Куда торопимся?
К. Гайворонский пытается отвечать на эти вопросы довольно оригинально. Он пишет повесть-сон в стихах, в размере пушкинского «Евгения Онегина». (Вспомните школьную классику: «Мой дядя самых честных правил…») Мы словно погружаемся в уже знакомое нам (пушкинское) поэтическое пространство, возвращаемся в дом, который любим с детства.
В повести-поэме есть, например, такие главы: «Бог и люди», «Для нас бессмертие чревато», «Упрек Гоголя», «Ангел над хатой», «Ноль времени», «Душа есть даже у пространства» и так далее.
В самом начале замечаем: наш Поэт слегка устал от своего уже долгого жизненного пути (хотя, конечно, как на эту «длину» посмотреть), и пытается вырваться «из тисков рассудка и души», не растеряв по дороге чувства юмора и сарказма.
Сразу же ловлю себя на мысли, что повесть Гайворонского – хороший сценический материал, и будь я режиссером, обязательно бы поставила ее на сцене. Так и представляю себе Господа в модном костюме, сидящего в не менее современном офисе где-то на облаке и наблюдающего на экране монитора за людьми.
А впрочем, вряд ли Бог в тревоге.
Как говорилось, дав зарок,
он отстранился, чтобы впрок
попридержать свои советы,
как поступать нам. В прежни леты
Он преподал бы нам урок,
ну а сейчас, когда грехами
планета наша обросла
(иммунитет уже у зла),
рукой махнул Он, мол, хотите
живите эдак, так живите,
вас слишком много, несть числа
на западе и на Востоке,
за всеми разве уследишь,
советами не удивишь…
Поэт во всех заморочках нашего мира пытается разобраться вместе со своим старым другом и учителем, замечательным профессором Бериком, интеллигентом-переводчиком, выгнанным сначала из университета, а затем и вовсе ушедшим в мир иной, что, впрочем, не мешает ему посылать поэту письма, запечатанные сургучом, в прозрачных конвертах с крестом и свечой. Причем не мысленные, а реальные.
Профессор Берик говорит о себе так:
– Поэт на то и Поэт, чтобы осмысливать наш мир, чтобы видеть в нем то, что порою не замечают другие. Чтобы не только отвечать на вопросы, а задавать их… Поэт берет на себя ответственность за судьбу мира.
«Все трещины мира проходят через сердце поэта», – сказал Гёте.
Наблюдая за жизнью, наш Поэт приходит к интересному выводу: во всём виновата… причина. Не будь у людей причин совершать какие-то поступки, всё могло бы сложиться иначе.
Гайворонский не спешит удалиться в свой мир, замкнуться в собственном поэтическим пространстве, он постоянно держит руку на пульсе времени.
Ох, до чего ж литературу
у нас в отчизне довели!
Пустыня на краю земли.
Болото, топь, пустые лица,
что впору взять и застрелиться,
и рухнуть в степь, на ковыли…
И также, как предыдущий Поэт, он ищет Слово, которое от него по-пацанячьи сбегает, не дается в руки… А Слово ему нужно, чтобы опять-таки ответить на мучающие его вопросы, например, что такое Время. Поэт стремится «поверить алгеброй гармонию», что мне, как математику по образованию, очень даже понятно.
Итак, что вечность? – Твердый ноль.
К тому же вечность – бесконечность.
А какова моя в ней роль?
Пока живой я, – никакая.
Покой на даче, тишина.
Весной хмелею без вина;
траву в руке перебирая,
я думаю, что, умирая,
мы съединяем времена.
Есть, над чем задуматься?
Но Поэту рассудка все же оказывается маловато, он упорно пытается найти нечто среднее арифметическое между душой и разумом, причем опять не без усмешки:
Блаженным быть – не знаю, право,
хороший знак или плохой.
Математически сухой
ум недоволен: «К совершенству
тянись со мной, а не к блаженству».
«Блаженным будь, мой дорогой», –
душа подсказывает тихо
по-матерински в тишине…
Любопытны рассуждения поэта о времени и возрасте.
Он вообще предпочитает быть «на ты» со временем и пространством, и, с детства очарованный мифами, взобравшись на Олимп, берет совершенно блестящее интервью у… Аполлона. Ведь в фантастическом пространстве Поэта это делается запросто!
А Аполлон, также как и Господь, у Поэта вполне современен (я представляю его в джинсах от модного французского кутюрье) и в курсе наших сегодняшних затруднений. Он знает, например, о нашей общей беде, о том, что сегодня «отдельные (поэты – Л.М.) поют, что знают, другие знают, что поют».
Константин Гайворонский признает загадочность нашего существования, но признает весело, понимая, что без мистики «жизнь монотонна и пресна». Так, сравнивая времена года с четырьмя мастями в покере, восклицает: «Какое нынче время года у нас в умах и на дворе?»
Вообще в повести много блестящих четверостиший, которые хочется обязательно процитировать…
С Константином Гайворонским до этого времени мы были знакомы лишь шапочно, и, честно говоря, проза его мне всегда казалась несколько тяжеловатой. Стихи же получились на удивление лёгкими, как воздух. Что и должно быть. (Маятник резко качнулся из одной стороны в другую.) Но это совсем не говорит о легковесности стихов. У меня создалось впечатление, что я гораздо лучше узнала и Поэта, и человека Гайворонского. Ведь многие его мысли оказались созвучными моей душе. Хотя это ведь истина – чем искреннее поэт или писатель пишет о себе, тем больше – о всех нас и о своём времени…
В книге нельзя пропустить ни одной строчки. Иногда всё понимается и принимается не сразу, порою надо возвратиться и какие-то строки перечитать заново…
И еще существенно. Начав с того, что наша жизнь мрачна и несовершенна, Поэт после многих попыток – удачных и не очень – разобраться, что есть мы, наше Время, Душа, Вселенная, Бог, заканчивает свою повесть-поэму на оптимистической ноте.
Жизнь – полусон. А смерть – проявка
того, что виделось в миру.
Лопату в руки я беру,
под огурцы копаю грядки.
Весна на свете! Все в порядке,
а может даже и к добру.
Жаль, у меня нет дачи… |
