Сегодняшний наш собеседник – А.А.Арцишевский – член Союза писателей, прозаик, поэт, драматург.
– Адольф Альфонсович, все мы знаем, время сейчас для человека творческого, писателя, нелегкое. Хотя, собственно, осо¬бенно легким оно никогда и не было. Как вы живете? О чем думаете? Что вас заботит?
– Хотелось бы наш разговор начать со слов Ю. Домбровского: «Единственное орудие писате¬ля – совесть. Есть у него со¬весть – все у него есть. Нет у него совести – ничего у него нет». Считаю, эта категория важна.
Мне вот недавно исполнилось 55 лет. Юбилей, хотя и не очень круглый. Но, так или иначе, я ос¬мысливаю свою жизнь. Каждая моя книжка выходила с неимо¬верным трудом, хотя, мне ка¬жется, зла я никому не делал. Ошибки, конечно, совершал, но это неизбежно. Как-то неохотно всегда меня печатал «Простор». Почему? Думаю, может быть потому, что я был в свое время редактором книги «Аз и Я» Олжаса Сулейменова? Об этом не жалею, книга эта – одна из са¬мых талантливых, хотя и не бесспорная. Помните, наверное, какая история связана с ее выпу¬ском? В результате, как это, увы, часто бывает, страдает стрелоч¬ник. А может, я просто был неудобным человеком? Поймите, я не жалуюсь, я просто пытаюсь разобраться в себе и в своей жизни. Почему тебе, оказывается, плохо жить, если ты не врешь, не лукавишь? Я по натуре не борец, но жизнь меня то и дело выталки¬вала на борьбу с какими-то силами. А я не люблю баррикады, я миротворец, а миротворцам достается больше всего подза¬тыльников. Вот и сейчас 3 напи¬санные повести лежат уже 10 лет.
Никому я их не несу, никому они не нужны.
– А о чем вы пишете, может, это что-то криминальное, как говорится, а 10 лет назад цензура была строга?
– Отнюдь нет. Одной из самых важных фигур в нашей литературе я считаю Андрея Платонова. Втайне называю себя его учени¬ком и последователем. Даже как-то отыскал на Армянском кладби¬ще в Москве его могилу, каждый свой приезд в столицу бывал там, однажды встретил его дочь – Марию Андреевну. Для меня бесконечно важно, что в мире происходит с простым человеком. Космос его души, по-моему, единственный предмет творчества. Важно доко¬паться до сущности, первоосновы. Для меня люди не подразделя¬ются на взрослых и детей. Я тут метафизик. Считаю, что в разви¬тии души диалектика относитель¬на. И ребенок может быть мерзав¬цем. Но для меня важно, когда человек переступил через свою слабость и стал Человеком. Воз¬можно, поэтому и фигура Сталина для меня не представляет интере¬са. Это просто человек с уго¬ловной психологией, достигнув¬ший больших высот. В Сталине нет загадки, зато есть загадка в народе, который позволил так издеваться над собой.
– Во многих ваших произведе¬ниях проходит военная тема.
– Для меня бесконечно важна фигура фронтовика. Вина ли это, беда моего поколения – не знаю. Мое детство совпало с войной, хотя я его провел в глубоком тылу – в Алматы. Только в 1945-м мы поехали к отчиму, в Западную Белоруссию. Мне было тогда 7 лет. Помню, как я шел по разрушенному Киеву – пустые глазницы окон, дома без крыш. И вот с тех пор военная тематика присутствует для меня везде и во всем.
- Считается, что вашему по¬колению, как и предыдущим, не повезло. Большую часть жизни вы прожили при тоталитарной систе¬ме.
– Я думаю, люди, прожившие всю жизнь в нашей системе, – трагические люди. Но это и люди, у которых были идеалы, в которые они свято верили. Мой отчим умер в 1987 году, не дожил до се¬годняшнего времени, когда все рухнуло. Ушел из жизни с верой в идеалы его поколения.
- С другой стороны, чем даль¬ше постперестроечный период, тем чаще многие вспоминают застойные годы. Многие сегодня мечтали бы оказаться, скажем, в середине 70-х, когда в магазинах было, кажется, все, а отпуск проводили на Черном море.
- Суть в том, что мы путаем причину и следствие. Сейчас я, например, испытываю те же горе¬сти, ту же нужду, что и другие люди.
Интеллектуальный труд не очень ценится, художник вообще должен как-то выживать. И мно¬гие тоскуют по временам застоя. Куда все девалось? Но как бы мне ни было плохо сегодня, в прошлое я не хочу. Ведь это только кажется, что все разрушено се¬годня, все разрушено было тогда. Мы все жили нищенской полураб¬ской жизнью. Жилье мы получали в качестве подачки (я не мог тогда и тем более не могу сейчас построить дом, в котором хотел бы жить). За мой труд государ¬ство как бы платило мне зарплату, и я начинал как бы работать. Государство развращало рабочего человека, он привык жить на содержании государства. Люди вроде бы труди¬лись, создавали материальные ценности. Но все общество как бы стояло на голове, а сейчас мы становимся на ноги. Ноги, правда, атрофировались, мы не научились на них еще стоять. Ребенок, когда рождается, какое-то время видит мир вверх ногами. Так вот мы все время именно так видели мир.
– Но ведь у нас была Роди¬на – СССР. А что сейчас?
– Мы держались за счет соб¬ственной гордости и стали пуга¬лом для всего мира. Да, у меня была Родина – Советский Союз, а сейчас я остался без нее. Отец мой поляк, мать – русская, деда когда-то на Алтае раскулачили и выслали в Казахстан. Моей малой Родиной стал Алматы, но и он был лишь частью большого Союза. И вот рухнуло большое государство, которым мы все гордились, хотя, как сейчас вы¬яснилось, причин для гордости не было. Ну, а в одночасье вернуться к здравому смыслу, ликвидиро¬вать чудовищные разрушительные перекосы - невозможно. Надо идти на выучку к миру, который жил и живет по здравому смыслу. Хотя я, конечно, не претендую на истину в последней инстанции. Это всего лишь мои далеко не бесспорные размышления.
– Ну хорошо, а что сейчас? Что ждет сегодняшнюю моло¬дежь? Куда ей идти? Кругом только и слышишь – деньги, деньги, деньги...
– Мой младший сын года два назад сказал в доверительную ми¬нуту: «Отец, мы – потерянное по¬коление». Я обалдел. Это мы – потерянное поколение. Нашу жизнь как бы украли, ее как бы у нас не было. На что он ответил: «Да, но у вас были идеалы». Он прав. Мы, увы, были романтиками, восторженными дураками, свято верили в революцию, в Ленина. Хотя, конечно, говорить: дураки, что верили в Родину, – смешно. Да, у нас отменили Бога и царя, но святость-то не отменить. Я отве¬тил сыну: слава Богу, у вас этих идеалов нет. Вы можете свободно думать и свободно говорить. Нет тотальной слежки за вашей ду¬шой, ваша душа расконвоирована. Есть подозрение, что мой отец, а значит, дед Антона, так и остался в подвалах на улице Дзержинско¬го, куда его бросили вместе с Юрием Домбровским, я до сих пор ничего не знаю об отце. Говорю сыну: у вас появилась новая степень свобо¬ды – делать то, что вы считаете нужным. А он хочет хорошо жить - иметь деньги, одеваться. Поэтому, окончив актерский фа¬культет, ушел в бизнес. Деньги, которые он зарабатывает, даются ему невероятными усилиями. Признаюсь: я дважды съездил с ним в Польшу, в так называемый шоп-тур. Я не мог его отпустить одного – подставил свое плечо. Этот ужас я не забуду до конца своих дней. Посадка на Варшавском вокзале длилась всего три минуты, но это было страшнее гражданской войны. Во второй раз я залез в окно за две минуты до отхода поезда и затащил туда сына. Так вот я вернулся гол, как швед, а у сына был «навар». Иногда, правда, он мне призна¬ется: в душе сохранилось желание что-то сделать на сцене. Но зато, к его чести, в 22 года он полно¬стью не зависит от меня, обеспе¬чивает семью.
– Так что же, вы согласны, что духовные идеалы в нашей жизни практически заменены материаль¬ными?
- Увы, это данность нашего времени, я с горечью сознаю, что происходит вымывание духовных ценностей. Запад же достиг того уровня благополучия, когда он может себе позволить заняться душой. Хотя тут есть парадокс. Если немец, например, всегда был занят устройством собственного дома, то мы, советские люди, всегда занимались устройством чьих-то чужих дел. В результате наши улицы оказались похожи на сортир, а душа коснеет в сирот¬стве. Мы как в революцию отпра¬вили «философский пароход» на Запад, так и живем. Заповеди Христа приспособили под комму¬нистические и думали - все в по¬рядке.
– Но я не считаю, что у нас не было вовсе духовных ценностей. У нас были прекрасные произве¬дения искусства. Я сейчас сравни¬ваю отечественные фильмы с аме¬риканскими боевиками, мексикан¬скими сериалами, которые гонят по телевизору. Никакого сравне¬ния. Да и многие люди жили по совести, несмотря ни на что. Что же теперь - от всего этого отре¬каться?
– Согласен, мы создали свои духовные ценности. Из человека воспитали общественное сущест¬во. Впрочем, в русском человеке всегда это было – пойти на ка¬торгу за людей. И тем не менее – мы забыли о человеке как тако¬вом. Согласитесь, что мы были прекраснодушными мечтателями. Ну, а что касается отречения, так это тоже наш совковый принцип: отречемся от старого мира. Зачем же отрекаться от всего лучшего, что в нас было? Не отрекаются, любя...
– Значит, было что-то в за¬стойном прошлом, что доставило вам радость, какие-то счастливые мгновения?
– Да, конечно, но по большо¬му счету мой духовный потенциал не был востребован эпохой. Веро¬ятно, искренний человеческий го¬лос был в то время не совсем уместен. Хотя мне не хотелось бы, чтобы в интервью звучало, что я - неудачливый человек. Я про¬сто прожил свою жизнь.
– А что сегодня для вас главное?
– Тема взаимосвязи отцов и детей. Что мы оставим детям, что им передадим? У большинства из нас нет больших дач, автомоби¬лей, денег. Но мы-то понимаем, сколь зыбки знаки материального мира. Это все тлен. Надо передать какие-то духовные постулаты. Бо¬га отменили. Верить в Ленина - смешно. Мы хотим, чтобы дети устояли. Но если мы передадим им бесконечно-драгоценные каче¬ства своей души, они будут уязви¬мы. Может научить их противо¬стоять подлости, но порядочному человеку выжить труднее. Я не знаю ответа на этот вопрос. Я только понимаю, что был бы бесконечно несчастлив, если бы у меня не было детей. Я просто любил сыновей и хотел, чтобы они выросли нормальными людьми. Семья держит человека на земле, и важно, чтобы простые истины, которые откроются перед твоим уходом из жизни, ты смог бы кому-то передать. Ну а что каса¬ется меня самого, Юрий Олеша как-то сказал: тот человек, который положил мне под голову подушку, - мой враг. Художнику должно быть в жизни неуютно. Мне всегда было неуютно и боль¬но - не только за себя, но и за других. Но самое главное - я не ощущал себя несчастным челове¬ком. Оставаясь предельно искренним, был занят любимым делом. Сейчас выходит моя 6-я книжка. Я глубоко убеж¬ден, что призвание художника - внести хоть толику гармонии в этот мир. Мы живем на планете людей, и все мы - люди.
Нога - в тугом капкане стремени,
Жизнь закусила удила.
Все меньше остается времени.
Все неотложнее дела.
Интервью брала
Людмила МАНАННИКОВА.
«Вечерняя Алма-Ата», 1993 г.
|
