* * *

             Погрузиться бы в солнечный ливень,

            потонуть бы, залечь среди трав

            и светло, и так сладко-счастливо

            слушать посвисты птичьих дубрав.

            Пусть кукушка мне век накукует

            и пусть век не устанет кричать:

            – Ви-тю ви-дел! – пичуга под туей.

            Есть во всем и восторг, и печаль.

            Есть во всем торжество и проклятье,

            беспричинная радость и грусть.

            Разбрелись где-то по свету братья,

            и пластинки умолкли, и пусть.

            И портреты молчат безмятежно,

            не зовут полетать в небеса.

            Просто нежно, так искренне-нежно

            смотрят в душу с портретов глаза.

            * * *

            Люблю остаться в тишине

            И слушать ход часов.

            Сосуд моих хрустальных дней,

            Как Осень, невесом.

            Наполнен солнцем и луной,

            Трудом и счастьем нег,

            Наполнен воздухом, где зной

            Перетекает в снег…

            Закутав ноги в теплый плед,

            Читаю сны земли,

            Историю, где тьма и свет

            Согласья не нашли.

            Перемещаясь на весах,

            Стоят то ночь, то день,

            Улыбка-бабочка. Слеза…

            Покой и свет, и тень.

            Так жить и жить бы в тишине

            И слушать ход Времен.

            В глухой суровой стороне

            Предельно ясен он.

              * * *

             Пора, пора по тропам предосенним

            Ходить одной в пресветлые сады,

            Топча сердца листвы, как потрясенья,

            Топча короны кленов, как мечты.

            Роман написан. Звездный дождь отплакал.

            Зачем же так бояться, что в конце

            Всех чувств моих изрубленная плаха

            Предательски проступит на лице?

            ***

             Такси. Холодок поворотов.

            Мальчишечья гибкая прыть.

            Не я ли вон в той подворотне

            Училась девчонкой курить?

            Откашлявшись с первой затяжки,

            Притворно смеясь со второй,

            Сходила с ума от тельняшки,

            Что важно носил мой герой.

            Как грустно гитара бренчала,

            Как гулко бродили в крови

            И дурь, и тоска по началу

            Большой настоящей любви…

            Какой незавидненький шлягер

            Тогда будоражил и жег,

            Как просто орали стиляги:

            «Подваливай к нам, корешок!»

            И он, мой кумир из морфлота,

            Могучий расправивши торс,

            Держа свою даму под локоть,

            Подваливал, тая, как воск.

            Как гордо наколки носил он,

            Как яростно в карты играл,

            Как быстро степенность и силу

            На пьяный кураж променял!

            И я разлюбила тельняшку,

            И дым сигарет, и блатной

            Жаргон, грубовато-горчащий…

            – Водитель, сверни на Речной.

            Скорее из этих проулков,

            Туда, где вокзальчик стоит.

            …Как колокол памяти гулко

            По юности глупой звонит!..

                           ***           

            Золотая повилика

            задушила мои флоксы.

            Там где грусть, там бродит Лихо.

            Не идут к обеду гости.

            Не идешь и ты до дому.

            Осы съели наши груши.

            Может, взоры незнакомок

            истомили твою душу.

            Заманили шарлатаны.

            Напророчили гадалки:

            славу, деньги, почесть, страны

            и зелёный взгляд русалки.

            Виноград съедают осы,

            розу черви тихо точат.

            Закатилось солнце в осень.

            Пожелтели сад и роща.

            Принесу водицы с речки,

            пошаманю, поколдую.

            Чёрту – ладан, Богу – свечки,

            если ты нашёл другую.

Охапка солнца

«Вращается весь мир вокруг человека.

Ужель один недвижим будет он?»

А.С. Пушкин

Ты мне ответил: «Да, моя любимая».

И повторил мне: «Да, моя любимая».

Цвел мак, и всю весну неповторимую

Ты все шептал мне: «Да, моя любимая».

Вот ведь придумал музыку счастливую.

Философ мудрый – ласковое соло;

И днем, и ночью: «Да, моя любимая».

И вырос дом до неба, ближе к солнцу.

Вот нежные цветы сменили злаки,

Весы качнулись в пользу Скорпиона.

И свет, и тайна знаков Зодиака

Перетекли в миры иных законов.

Затихли голубиные симфонии,

И это «да», как символ мироздания.

Ни «Да», ни «Нет» – осенняя ирония.

Седой философ в трансе созерцания.

Очнешься, скажешь: «Да, моя любимая».

И повторишь мне: «Да, моя любимая».

И будешь в листопад неповторимый мой

Шептать мне снова: «Да, моя любимая».

«Вставай, страна огромная»...

Мне не примазаться к России,

ведь моя родина — Союз.

Зачем к тебе я рвусь и рвусь,

о край мистической осины?

Ведь моя родина — Союз,

что вдребезги разбит на страны.

Я эту чашу склеить тщусь

от океана к океану.

И от имперской жажды той

мне чай казахский много слаще

тем, что огромной пиалой

совковую напомнит чашу.

Совок я или же горшок,

Горжусь, что краснозвёздным углем

мы повергали нечисть в шок ...

И эти угли не потухли.

* * *

Что-то мальвы стали мои хилыми,

задичали, низкие, неброские.

Вот  и я зову своего милого

яблоки искать сухие, конские.

Ходим по горам, а яблок нету.

Нет тебе — ни конских, ни ослиных.

Лишь кизяк коровий, как монеты,

подберу я, и иду счастливая.

Нравится мне детство своё кликать,

и аукать деду в небо синее.

Тятя! Видишь нынче сколько слив-то,

раечек и алычи с малиною.

Ничего, что стал дороже золота

конь и даже яблоки те, конские.

Есть ещё места здесь заколдованные.

Ненаглядней, круче, чем заморские.