Люблю городской пейзаж… В моей комнате висят репродукция с картины Камиля Писсарро «Бульвар Монмартр» и фотография старинного Вильнюса. Как напоминание о странствиях, которые были и еще будут.
Люблю город, в котором количество людей на один квадратный километр гораздо больше, чем в деревне и поэтому, встречаясь и пересекаясь, надо быть особенно бережными друг к другу, что, увы, случается не всегда…
Люблю дождь на городском асфальте, поездки в троллейбусах  и  трамваях, лифты в многоэтажных домах, в которых, кажется: нажмешь кнопку,  и унесут они  тебя в какое-то неизведанное пространство, где всегда  счастье…
Так оно и должно быть. Если ты не любишь место, в котором живешь, надо бежать от него за тридевять земель.
Но – вернемся к творчеству Поэта. Вернее, к городу как теме его творчества.  О небоскребах Нью-Йорка,  улочках Амстердама, о древних и вечно юных Афинах,  других его путешествиях я уже написала. Но ведь только чувствуя всем сердцем красоту своего родного города можно ощутить красоту чужого.
Поэтому теперь – об Алма-Ате. Пишу старое привычное название и потому, что мы так и продолжаем его произносить, и потому, что именно в этом названии скрывается для Бахытжана Канапьянова  его аромат, его прелесть, его главный смысл.
Алма-Ата – город для Поэта особенный. И тут он себе не изменяет. Именно  здесь он особенно остро  ощущает связь времен, как бы одновременно пребывая  в городе сегодняшнем, ярко освещенном, с многоэтажными домами, Южной столице,  и в той  до боли  знакомой Алма-Ате  60-70-х годов, где прошли его отрочество и юность. В том, где «яблоки зноем  налиты», где «корни деревьев арычною влагой омыты». 
“Когда я раскрываю томик стихов Сына “Горная окраина”, меня захлестывает волна сладостных и жгучих воспоминаний. И я задыхаюсь от счастья, определить полноту которого не нахожу слов, - пишет писатель Дмитрий Снегин  в своем рассказе “Прильнуть к вечности в час непогоды”, посвященном отцу Бахытжана Канапьянова и его Сыну.
«Горная окраина, Террасы и дворы. И некая есть тайна, Что люди в них добры”.
Это же из моего детства окраина – милые верненские прилавки. Добрые люди, привольные разливы Семи рек, доверчивые звери – елики и снежные барсы, и конечно же, самые добрые... добрые яблони!
“Я вижу из южного детства свисающий с неба апорт”.
И первая любовь – Тебя звали Алма (Яблоко)... Парень, не так переводишь: меня зовут “Не бери” (быть может, Недотрога?)
Все... все пленяло и пьянило: ароматы плодов и мелодичное звучание разноязычия дружных разноликих людей, призванное совершенствоваться под одним для всех распростертым Всетворителем - вечно синим Небом...”
Может быть, в те времена  мы были мудрее, чем сейчас, потому что у нас было меньше бетонных плит и больше садов. А может, скорее всего, тогда до нас просто не дошла индустриальная цивилизация  мегаполиса, и нам надо пережить еще и этот этап: забетонировать все, что можно, чтобы понять -  лучше все-таки  жить в саду. Как поняли это, например,  уже давно финны, которые, создавая свои города, не вырубают ни одного дерева. Строят города в лесу.
Возможно, нынешним коммерсантам, чтобы это понять, надо открыть сборник Поэта. И забыв о прибыли,  как бы это не было трудно, вспомнить: мы всегда гордились тем, что  Алма-Ата – один из самых зеленых городов мира.
И еще, рассказывая о своем любимом городе, Поэт, на мой взгляд, совершает открытие. Он открывает, не больше не меньше, эликсир молодости.
Арык журчит. Он виден сквозь кусты.
Пух тополей забьется мне за ворот.
И в городе родном я вечно молод,
Жаль,  что скрываются его черты. 
Мы знаем, для нас всегда молода мама. Сколько бы ей не было лет, для нас, детей она всегда молодая, потому что мы помним ее такой.
Мы всегда молодеем на встречах с одноклассниками и со студенческими друзьями, потому что мы помним их молодыми, а они - нас.
Когда я захожу в маленький дворик на углу улиц Калинина и Коммунистического (сейчас Кабанбай батыра и Аблай хана), то представляю себя маленькой девочкой. Потому что в нем, этом дворике, в коммуналке на Калинина 89, прошло мое детство, и двор этот тогда казался необъятным:  там было даже место для игр в казаки-разбойники и для огромной снежной горы.
Если не хотите быстро постареть, не покидайте место, где вы провели детство и юность. И для вас  всегда будет реальным  время, когда…
Когда полны мы были ожиданья,
Когда цикад еще был слышен звон,
На безымянной площади свиданья
Тюльпаном ночь дышала сквозь бутон.
Сочувствуя, гасили окна зданья,
И нам вослед вздыхал седой бетон.
Обратите внимание: когда Поэт вспоминает о своей юности, даже здание ему кажется живым и сочувствующим, и даже бетон – куда уж прозаичнее -  мудрым и сопереживающим.
Что-то есть в этом. Если рассуждать в соответствии с  модными сегодняшними  теориями,  получится: место, в котором мы родились, дает нам энергетическую подпитку,  возвращает нашу же энергию, когда-то отданную ему в молодости, Поэт, не теоретизируя на эту тему и не вдаваясь в научно-эзотерические дебри, просто это знает:
Природой сотворенный сад камней
Меж горных речек двух – Алмаатинок.
Там засмотрюсь на тишину снежинок,
Прислушаюсь  к дыханию огней.
Мне в мире нет и не было родней
Той улочки, где черно-белый снимок
Всплывал из ночи памяти, а в ней
Звон под карнизом родниковых льдинок.

Вот яблоко свисает надо мной,
Вот солнца луч сквозь толщу лет струится,
И в памяти встревоженные птицы
Расправят крылья за моей спиной.
Если вы всегда хотите оставаться молодым, не покидайте место, в котором прошли ваши детство и юность, или хотя бы время от времени возвращайтесь в него…
Теперь – о яблоке. В книге «Над уровнем жизни» глава эта так и называется: «Алма – яблоко».
Если Алма-Ата 60-70-х годов для Б. Канапьянова место, куда он возвращается вновь и вновь, то яблоко – символ этого города, входящее составной частичкой в его название,  – его волшебный талисман. В яблоке скрыт для Поэта огромный смысл, вернее, смыслы. Вчитайтесь.
…А яблоко все гнуло ветвь,
Ты примешь наугад в ладони
Недоспелое на треть.
И – вздрогнет ветвь,
 качнет,
  уронит.
Толчком послужит это нам:
Знать,
Наступило время сбора.
И – бродят люди по садам,
В долине видят белый город.
Когда-то  в детстве слово «яблоко» у Поэта ассоциировалось со словом звезда, и это было правильно, потому что тогда все было естественным, и мир внутренний и мир внешний были неразделимы…
Все было в жизни
Естественным –
По взгляду,
 Яблоку
  И звезде.
Как это все разделилось:
Мир внешним
И внутренним стал…
Наверное,
Каждому снилось,
Что в жизни он потерял.
… Недавно я говорила с одной знакомой. Она выдвинула довольно интересную теорию. Мастер спорта по конькобежному спорту, сердцем Алма-Аты она считает высокогорный каток Медео. «Обрати внимание, - сказала она, - город и каток словно связаны какой-то невидимой нитью. Плохо катку, и в городе что-то не в порядке. Расцветает каток, расцветает город. Это можно проследить за много лет».
А вот как сказано о Медео у Поэта:
…Не раз качнемся на весах
И – на качелях,
Оценка в баллах и очках
Во имя цели.
Ключами все заведено,
Но по соседству
С невидимым веретеном –
Душа и сердце.
Не об одном ли это и том же?
Прав наш Поэт, и уверенный в том, что душа города Алма-Аты скрывается в… яблоке, как душа Змея Горыныча – в иголке, а иголка - в яйце, а яйцо – в шкатулке, а шкатулка -  в сундуке кованном. И горюет о том, что «все под дома ушли сады, их век просрочен».
Плода нет совершеннее  на свете,
Чем яблоко осеннею порой –
Под листьями, под ветвью, под горой…
Об этом, жаль, не знают в горсовете.
Но ведь не имя – суть важна в предмете:
Не гармоничен будет город мой
Без яблока – дар древности земной,
Что принимают взрослые как дети…
Он и себя, и окружающих его людей ассоциирует с половинками яблок, которые ищут и находят друг друга, а иногда найти не могут…
Алма - яблоко. Как хорошо, что мы живем в городе с таким красивым названием.
Только бы вот яблоки сохранить…