Вячеслав Вячеславович Киктенко родился в 1952 году в Алма-Ате. По окончании Литинститута работал в издательстве, в журналах. Автор книг «Росла трава», «Заповедник», «Прикол-звезда», «Свет корней», «Волшебные стихи». Лауреат литературной премии «Традиция». Член Союза писателей. Живет и работает в Москве.
В СЧАСТЛИВЫХ ГРОЗАХ
* * * Сорочий гвалт наполнит мглу. Светло береза ветвь наклонит, И снег стряхнет, и по стеклу Не стукнет даже — мягко тронет... Затихнет к полночи жилье. Вздохнет соседка. Глухо всхлипнет. Вновь одиночество ее Мою бессонницу окликнет. Я закурю, и там она, Все зная, что меж нас вершится, Опять вздохнет и вслух меня Опять окликнуть не решится. Зачем, зачем, зачем слова, Надежда, боль очередная? Соседка, брошенка, вдова, Я даже имени не знаю... Друг другу сдержанно кивнем, Наутро встретившись в парадном, И к остановке подойдем И — в путь, по дымным автострадам. Еще покажутся в просвет, Меж поручней, в окошке мутном — Пушистый воротник, берет В автобусе, почти попутном. Счастливый путь!.. Все горше, злей В потоке этом безымянном Слова надежды. Все светлей Оставшееся несказанным.
* * * Мысль полднем так воспалена, Так вызмеена, что в зените Чуть зыблется прозрачней нити, Сама собой утомлена.
Но вот и вечер... Синеву Промыл до засквозившей бездны, Светло и мягко на плаву Качнул икринки звезд небесных.
Ночь утвердилась попрочней, Сомненья властно погасила И в мирозданье, помрачнев, Зернистый разум погрузила...
* * * Ночь толкнула легонько по крыше Колобок — золотой-золотой... Над трубой, над пекарней, все выше, Выше, выше — во мгле молодой Он катился, белее и глаже Становился, крутясь в облаках, Как в сметане, и, кажется, даже Уменьшался, взрослея, и пах Все слабей хлебным духом... Он рыжей Зорьке сладкий подставил бочок Над чужой, над холодною крышей И пропал... Вот такой дурачок.
...горько-горько в пекарне, за нишей, Плакал с вечера старый сверчок.
* * * Когда в предместьях тополиных Завалит пухом все до крыш И в перелетных пелеринах, Капризничая, ты горишь, Когда ты щуришься спросонок, Замыслив к ночи свой побег, Знай: никаких облав и гонок Не снаряжали здесь вовек. Сама воротишься обратно. А заблудишь, не унывай — Как озаренная веранда, В кустах шатается трамвай. И знай: его подкарауля И у окошка задремля, Искрясь, юля и переуля, Он вырулит сквозь тополя И въедет, сладко выгнув спину, В былину, белую до крыш, В мой дом, в мой сон, в мою перину, Где ты, разнеженная, спишь.
Поздняя элегия
Ты помнишь, мы брели с тобой над озером И смолкли вдруг: дымящейся горой Слезился тополь, раненный бульдозером, И остро пахло срезанной корой. В лучах вечерних сладко млела рощица, А он — горчил, темно клонясь над ней. Он болен был и все же гнал два сросшихся, Два спорящих побега от корней. ...о чем мы спорим, два родимых ворога? Наш путь пропащей нежностью пророс. Темны пути... и мы, побеги города, Ветвясь и двуедино, и поврозь... И верится — так дико! — облекут еще Живые сны все то, что нас ожгло: В счастливых грозах, в зарослях ликующих Очнемся — а кругом светлым-светло...
* * * Сколько же правда Твоя горяча, Господи, коль так могучи враги, Спрячутся в ночь от прямого луча И — ни гу-гу. Ни копыта, ни зги. Даруй же страждущему от жажды — ключа!.. Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..
Господи, битва глухая темна, Разве под силу узреть, где враги? Правда Святая, она ли видна Малым сим, щурящимся из-под руки? Даруй же молящему о забвенье — вина!.. Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..
Милостив, милостив буди хоть им, Не разглядевшим в тумане ни зги, — От укосненья ли, Боже?.. Таим Путь Твой высокий. Сокрыли враги. Озари же их, Господи, пресокровенным Твоим, Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..
Холодно, Господи, здесь... холода Сердце сковали, забрали в тиски. Как тут не взропщешь? Не видно ни зги. Только не ропщет, бредет... а куда? Молча шатается, свет из пурги В ночь иссякая — любви и тоски Свет покаянный... Ну хоть иногда Путнику, Господи, путнику — да! — Путнику, бредущему сквозь снега, Помоги! Времянка
Крест-накрест дранкою закрещены, Багряно в ночь сочатся трещины, Пока в саду, с волненьем слаживая, Я за бычком бычок усаживаю. Ты там, внутри сейчас, так жертвенно Созревшая, царишь торжественно, Горишь, по-царски мне обещана, И ягода горит, как женщина. Так зреют годы, яды, полночи. Так ягоды звереют волчьи, Так бьют их красные подфарники В густые звёздные кустарники, И никуда уже не денешься…
На что ты, милая, надеешься?
…лицо откинешь побелевшее И заскулишь… какого лешего? Скулишь, скулишь – не я, не я была… Шалишь – была! Какого дьявола Теперь страшиться, стыть во мраке нам, Когда уже мирам, их раковинам, Цикадам их, радарам выдана Времянка со сквозящей ветхостью – До дна, до выдоха, до выстона…
Она уже запахла вечностью.
Дидактика
Я сразу не понял за дрёмой в метро, Откуда тревога ползла и тиранила. Я голову поднял. И сжалось нутро. В глаза мне смотрели глаза шестигранные. Глаза пацанёнка. И чёрный наган. Стволом воронёным он душу прощупывал… Когда бы волчара, крутой уркаган Вот так ухмылялся и зенки прищуривал, Я понял бы всё. Но дошкольник, щенок?.. А рядом папашка – башкой в детективчике, И сумка с игрушками тут же, у ног… Смешон мой надрыв, мой резон дидактический. Отличная копия. Та же фреза. Такая же выточка, клейма фирмовые. Простая игрушка… вот только глаза… Глаза-то, глаза, чем глаза отформованы? Он так безобиден, твой лёгкий наган, Что ты не заметишь за играми, ссорами, Как время наполнит пустой барабан Тяжёлыми, медными зёрнами… Я мирно дремал. А тревога – ползла, Душила во сне чернотой, гарью душною… Попроще взглянуть: он не сделал мне зла. Но этот мальчишка глядел – из грядущего.
Беда
Пpишли и смотpят – пpопало село. Нету села. Развалины. Дымят и смотpят светло-светло Калеки на завалинке – Кого там ещё пpинесла доpога, Раздавленная телегами?.. Идут, подходят и стpого-пpестpого, Осеpдясь, говоpят с калеками: – «Где дом?» – Водой унесло, Дожди на село выпали... – «Нету воды! Пpомоpгали село!..» – Нету. Быки выпили. – «Где быки?» – За бугоp ушли, Ушли и глаза выпучили... – «Что за бугоp? Одна степь в пыли!..» – Чеpви бугоp выточили... – «Нету чеpвей!» – засвеpкали глазами. – Гуси чеpвей извели... – «Гуси? А где запpопали сами?» – Сами? В тpостник ушли... Ищут тpостник (а глаза смутны). – Девки тpостник выжали... – «Девки-то где?» (а глаза гpустны). – Девки? Все замуж вышли... Смотpят кpугом – ни мужей, ни pебят. Воздух живых таит? – Нету мужей. На войне стоят. А война на мужьях стоит... – «За что война?» – Война за село, За то, что дома гоpят... – «А дома, говоpят, водой унесло?..» – Водой унесло, говоpят... – «А кто говоpит?» – А говоpит никто... Смотpят – и никого. Смотpят – и сами уже ничто. И вокpуг – одно ничего.
* * * Вот вспыхнул огонёк. Вот засияла спичка. Надвинулась звезда и укpепила ночь... И вот пошла огней и звуков пеpекличка: Огонь уходит в тень, и тень уходит пpочь. Как запылало всё, задвигалось, запело!.. Я шёл, куда меня толкало и вело. Упала та звезда. Та спичка откипела. Никто не замечал. Всё шиpилось, pосло. Тяжеёлая волна огнём пошла по кpаю, Звук побежал к огню с обpатной стоpоны. Пpощай, моя судьба, я выпал, я не знаю, Я всё уже забыл. Столкнулись две волны. Одна ещё Луна да теpпкий вкус полыни. Полынь сожгли огнём. Я не могу к Луне. Я только часть земли, и камень часть пустыни, И я пpипал к нему, и он пpипал ко мне. Я не забыл людей, но Камень был мне впоpу. Я помнил пpо людей, оставшихся в домах, Но каждый, кто в степи, искал свою опоpу, О нет, не выбиpал, а тыкался впотьмах. Сияла, пела ночь и шла к своим пpеделам, Но мы уже пpошли единства вещества, Мне камень помогал своим безмолвным телом, Я камню откpывал начальные слова, Потом уж он запел... но пpежде было Слово, И пpежде плоть была готова пpосиять... Ночь кончилась, но день клонился к ночи снова, И вновь огонь не смог не вспыхнуть, устоять.
МОСКВА http://www.lgz.ru/article/id=4651&top=40&ui=1214093596311&r=130 |