Главная | Регистрация | Вход
...
Поделиться
Меню сайта
Категории раздела
Наследие [59]
Биографии писателей
Наши современники [98]
Биографии писателей
Наши гости [3]
Литературная школа Алматы [2]
Наша библиотечка [37]
Соотечественники [60]
Виртуальный альманах. Черновик.
Журнал "Нива" [11]
Наше творчество [0]
Новые материалв
[05.03.2007][Проза]
Вовка (2)
[05.03.2007][Проза]
Тайна старинного портрета (0)
[05.03.2007][Проза]
Моя вторая половинка. (1)
[05.03.2007][Проза]
Индикатор любви (0)
[23.03.2007][Дайджест прессы. Казахстан.]
Дешифратор сигналов (0)
[23.03.2007][Дайджест прессы. Россия.]
ГОГОЛЬ, УКРАИНА И РОССИЯ (0)
[23.03.2007][Проза]
НЕ О ЛЮБВИ (0)
[04.04.2007][Дайджест прессы. Казахстан.]
Продолжение следует... (0)
[04.04.2007][Дайджест прессы. Казахстан.]
Карнавал в вихре красок (1)
[05.04.2007][Проза]
Мечтатель (0)
Вход на сайт
Поиск
Теги
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Друзья сайта

Академия сказочных наук

  • Театр.kz

  • /li>
  • Главная » Файлы » Наши современники

    Дервиш и Роза
    25.05.2008, 05:33

    Омар Асель.

    На белой каменной стене старинного домика в Сиде Шернияз увидел розу, крест и круг. В путеводителе он прочел, что это суфийская группа «халака», сакральные знаки. За домами цвели магнолии, карликовые банановые пальмы и гигантские фикусы. Далее лежала открытая солнцу и ветру земля, местами терракотовая, местами бело-желтая, на которой то и дело ярко синели острые кисточки секвойи. На горизонте холодным свежим цветом темнели горы Тавра, кучерявые от зелени и цветов.

    Мимо прошли девушки с алые цветы апельсинового дерева в волосах. Шернияз сидел на горячих белых плитах греческого амфитеатра. Покой и счастье охватывали его перед лицом древности, и ему хотелось радоваться и, закрыв глаза, подставлять лицо солнцу.

     

    *     *     *

     

    У деда Шернияза, Гали, был брат-близнец Омар, который пропал при неизвестных обстоятельствах в 1918 году в Боко, что в Восточном Туркестане. Исчезновению его предшествовал арест. Причиной ареста послужило обвинение в буржуазности. В доме нашли наследные украшения его прабабки – серебряные подвески с бирюзой и кораллами, тяжеловесные браслеты, кольца и пряжки, а также кинжалы и сабли в ножнах, инкрустированных слоновой костью и перламутром. Экспроприаторы - сосед Кемель, перешедший на сторону новой власти, и прибывший в Боко из Усть-Каменогорска комиссар, нашли также и два издания Корана. Одно арабское, оно было привезено дедом Омара и Гали из Мекки, а второе - декоративное, миниатюра в позолоченном переплете на маленьком замочке, украшенное рубинами и изумрудами, читать его можно было только при помощи лупы. Были отняты также и два посеребренных ружья, с которыми братья охотились на сайгаков. Все это, а также мебель, купленная родителями Омара и Гали в Семипалатинске, было отдано Омаром добровольно, но, тем не менее, Омар назвал соседа собакой и наводчиком, после чего комиссар записал в протоколе, что Омар оказал сопротивление новой власти и потому подлежит аресту.

    Гали в это время находился в Семипалатинске, где проходил обучение в Учительской семинарии. Тем он и спасся: Омар успел отправить ему записку, чтобы тот не возвращался в Боко. Сам Омар более не стал «сопротивляться» новой власти, хотя мог бы отстреляться: ему это было не впервой, ружья его были в отличном состоянии. Но один он не справился бы. Его отвезли его в бывшую волостную тюрьму. В тот же день ему был вынесен смертный приговор, и до утра Омара бросили в зиндан, провонявший человеческим несчастьем, мочой и потом.

    Много позже, всеми правдами и неправдами, через людей, которые видели, как Омара везли в тюрьму, а также путем трансмедитации и работы взаимного чутья близнецов, Гали выяснил следующее. В том же зиндане томился и еще один знакомый казах из соседнего рудника Акжал - Ерсаин, ожидавший, также, как и Омар, встречи со смертью. Он сообщил Омару, что недалеко отсюда большевики убили на степной дороге поэта Шакарима, и что поскольку им обоим нечего терять, а на родине их повсюду подстерегает смерть, то нежели сидеть, как агнцам, и обреченно ждать утреннего заклания, лучше заняться рытьем подкопа, который он уже начал делать под крышей зиндана. Омар немедля взял в руки камень и, помогая себе руками и ногтями, вместе с Ерсаином начал работу.

    Помощь аллаха и лень немногочисленных охранников, недавно мобилизованных из болтавшихся по степи бандитов, сыграли свою роль, и до наступления утра узникам удалось покинуть не только свою земляную темницу, но и уйти далеко от Боко. Скрываясь за камнями и кустами чингиля, пригибаясь к земле, словно ящерицы, они добрались до китайской границы, где уже днем, под винтовочным обстрелом красноармейцев, охранявших границу, и под стоны соотечественников, спасающихся бегством из родного края, они оказались по другую сторону гор. Пули свистели над головами, но их спасло то, что с ними не было никакого имущества: единственное, что успел сделать Омар перед тем, как увидел, что к его дому приближаются с винтовками Кемель и пришлый комиссар, это спрятать за щеку бриллиант, который с незапамятных времен пылился в отцовском доме. Этот бриллиант был одиночкой, то есть не украшал собой ни серебра, ни золота, ни одежды, потому как здесь, в Степи, он не имел никакой ценности, считаясь родственником стекла и слюды. Теперь, когда смерть чуть отступила, Омар понял, что захватил бриллиант не зря – он наверняка мог теперь ему пригодиться. Неся на плечах двух раненых взрослых и одного ребенка, Омар и Ерсаин вошли в Синьцзян.

    Далее судьба распорядилась так, что Омар выменял свой бриллиант на три золотых кольца. Одно из них он оставил в Синьцзяне местному лекарю, чтобы тот поставил на ноги раненых, одно, уже в Исфахане отдал Ерсаину, пожелавшему остаться в Персии, а с третьим кольцом, голодный и ободранный, добрался до Ахмедабада, где отдал кольцо капитану корабля, отправлявшегося на Кипр и далее в Тавр. В зловонном трюме, среди картежников и факиров, Омар добрался до небольшого таврийского городка, где, ступив на твердую почву, от истощения сразу же потерял сознание и рухнул на землю.

    Он очнулся в убогом госпитале при местной жандармерии. Получив свободу и право на работу за то, что хорошо знал арабский и русский языки, а также кожевенное дело, Омар был отправлен в Измир, где сначала работал сыромятником в нечеловеческих условиях за гроши. Понравившись хозяину-турку за непритязательность в быту и владение грамотой, он был переведен в руководство небольшой кожевенной мануфактуры. Турок смекнул, что в таком качестве Омар принесет ему больше пользы, чем разминая босыми ногами овечьи шкуры.

    Несколько лет спустя, в своей комнате в одном из измирских пансионов, Омар много раз задумывался над неожиданными поворотами судьбы и все не верил, что так все могло обернуться. С самого начала эта самая судьба готовила ему определенное, достаточно благополучное будущее. Он окончил местную школу, затем медресе в Самарканде, покойные родители оставили им с Гали приличное состояние из десяти десятков голов коней. Они с Гали собирались открыть кожевенное дело. И вдруг мир перевернулся вверх дном. Но больше всего Омара мучила неизвестность. Он беспокоился за судьбу брата, и он оставил в Боко любимую девушку.

    Роза являлась ему во снах. Он будто все искал ее, садился на корабли в самых разных портах, или скакал на бричке, отчаянно погоняя коня, и всюду расспрашивал о Розе людей. В этих снах Роза мелькала где-то вдали, и он не успевал окликнуть ее, она исчезала, растворялась, в последний момент, когда, казалось, он вот-вот должен был успеть ухватить ее за руку. Ему снился Порт-Саид, в котором он провел ночь на корабле перед тем, как причалить к турецкому берегу, будто кто-то говорил ему: «Сейчас Роза будет здесь, жди», и он ждал, а Роза все не приходила, потому что он ошибся и ждет ее в другом месте, или опоздал.

    Летние месяцы Омар проводил на море, в таврийский селениях, и порой хаживал на средиземноморский берег в одиночестве, где молился и просил смерти у Всевышнего. Он увядал, словно цветок, сорванный и выброшенный из оазиса в пустыню.

    Он основал свое небольшое дело в Измире, и его кожи хорошо продавались. Он развивал собственный стиль выделки местных кож и меха, которому обучился когда-то на родине. Изделия его не были столь разукрашены в разные цвета, как местные, вышивки на них почти не было, и их суровые оттенки нравились местным мужчинам и эмигрантам.

    Раз в неделю Омар писал брату письма. Он писал в Боко, в Оренбург, в Семипалатинск, но не получал ответа. Несколько раз Омар писал двоюродному дяде в Москву, где до революции тот был депутатом Четвертой Государственной Думы от кадетов Туркестанского края. Но один русский эмигрант в Стамбуле рассказал Омару, что, возможно, дядю могли расстрелять или сослать в Сибирь за службу царскому режиму.

    Однажды, это было уже в 1936 году, в Стамбульском порту Омар встретил казахскую семью, покинувшую родину позже него, в 1922-м, и узнал, что письма из-за границы могут доставить неприятности тем, кто их получает. Поскольку их могут прочитать компетентные люди, а до самих родственников эти письма и не дойдут. Сердце его заболело еще сильнее, он перестал писать и только ждал, что, может быть, случится какое-то чудо, и брат сам найдет его. Он искал советские газеты, выходящие в Казахстане, но какого же было его изумление, когда он увидел, что не может прочесть ни слова, потому что их стали печатать не арабскими буквами, а русскими.

    Вечера он проводил за кальяном с хозяином пансиона, Осман-беем. Потягивая аромат яблочного табака, немногословный турок слушал рассказы Омара о родине. О том, как цветут весной маки и тюльпаны от края до края земли, как чувствуется сила неба, когда стоишь один посреди степного пространства, где только земля, небо и ты, слабый человек, о том, насколько приятна прохлада караван-сарая в жаркий полдень, как золотом вышивают девушки халаты и тюбетейки, о своем брате, который больше, чем кожевником, мечтал стать учителем. Омар молчал только о Розе, слишком сильна была его боль.

    Однажды Омар увидел у Осман-бея фигурку танцующего дервиша, но не бронзовую, какие продаются на турецких базарах, а бирюзовую, из цельного камня. Он спросил, откуда у него такая необычная статуэтка и что обозначает этот цвет? Турок ответил, что однажды Омар сам поймет все. Омар подивился странному ответу, и замолчал. И как-то раз, постучав, как обычно, вечером в комнату Осман-бея, он услышал ритмический звон колокольчиков и стук шагов. Приоткрыв дверь, он увидел, что Осман-бей танцует, описывая круги по комнате, полы его кафтана развеваются, и на поясе глухо позвякивают латунные подвески. Турок не обратил никакого внимания на Омара, будто не видел его, весь погруженный в танец. Омар понял, что надо уйти, потому что Осман-бей перешел в транс. Покуда он решил сходить в ближайшую лавку за углем для кальяна. Теперь странный ответ турка про фигурку дервиша стал открываться для него. Осман-бей принадлежал, по всей видимости,  к Ордену танцующих дервишей, которые никогда не говорят о себе вслух.  Это была школа «преодоления лицемерия», о которой Омар слышал еще на родине. Вера танцующих дервишей – внутренняя, не показная, о ней знает только сам дервиш и его духовный учитель. Так было и с Османом, который мог напиться виноградного вина так, что еле стоял на ногах, мог отправиться в порт, где девушки со всего мира недорого предлагали свои прелести, и вернуться только утром. Но он был одинок и молчалив, и за те несколько лет, которые Омар прожил в его пансионе, он даже не догадался, что хозяин его апартаментов – настоящий суфий.

    Вернувшись с углем к себе в комнату, Омар прикорнул на подушках. Ему снился желтый песок и море. Перед глазами его равномерно волны накатывали на берег бесчисленное количество раз, омывая мелкие круглые камешки, и звучала прекрасная музыка. Он уже совсем забылся во сне, как вдруг проснулся от скрипа открываемой двери. К нему вошел Осман.

    «Поедем в Манавгат», - сказал Осман, опустившись в кресло. «Зачем?» – «Ты просишь смерти у бога. Ты почти умираешь от тоски. Мне открылось, что тебе надо делать». – «Откуда ты знаешь, что я прошу смерти?» – «Собирайся, поедем», - повторил Осман.

    В Манавгат они прибыли в полдень восьмого дня месяца Мавлида. Они поли козьего сыра и выпили немного вина, купленные у местных крестьян, и к вечеру, на закате, Осман повел Омара на берег.

    «Ты спрашивал, почему мой маленький дервиш сделан из бирюзы? - сказал Осман. – Потому что только небо цвета бирюзы знает ответы на все вопросы. Не проси смерти, проси истины». Осман опустился на остывший песок, налил из бутыля красного вина и протянул Омару. «Выпей, - сказал он, - и ты приблизишься к истине». Омар выпил. Осман протянул ему кусок сыра, а затем свой пояс с латунными подвесками: «Надень его и танцуй, и ты познаешь истину». Осман достал из своей торбы небольшой барабан, украшенный шерстяными кисточками и овечьим мехом, и начал тихонько стучать в него. Омар двигался сначала медленно. «Кружись!» – крикнул турок, и Омар закружился в танце, все быстрее перебирая ногами в кожаных чувяках по мелкой гальке и вскидывая вверх руки, словно птица. Мысли его понеслись все дальше, глаза уже не видели ни Тавра, ни волн Средиземноморья, они неслись на Восток, в сторону Туркестана. Омар плакал, он видел все и понимал, что попасть туда он не может. Он увидел своих родных, тюльпаны и маки, золотые узоры туркестанских вышивальщиц, огненный закат над охристой землей его родины, и снова и снова руки его взлетали вверх, и он кружился, не зная усталости. И он видел Розу.

    «Ты владеешь практикой уирд?» – удивился Осман, когда Омар опустился на песок с ним рядом. «Нет, я видел Уард», - ответил Омар. Смысл этого разговора непонятен для непосвященных, и заключается в использовании суфийского геральдического метода использования сходных слов для создания образов. «Именно поэтому,  - как пишет Идрис Шах, - слово «уирд» (дервишеское упражнение) в суфийской поэзии превратилось в «УаРД» (роза)… Деятельность целого дервишеского ордена, основанного `Абд-ль-Кадиром аль-Джилани, сосредоточена вокруг первоначального смысла идеи Розы, а основателя этого ордена называют Розой Багдада».

    И тут, наконец, Омар поведал турку, что предки его были представителями ордена Каландария, бродячих вооруженных дервишей, которые в старину охраняли отряды паломников, направлявшихся в Мекку и Медину. «Торлак. Так у нас называют таких монахов», - кивнул Осман и, крепко обняв Омара, снова погрузился в раздумье. За вином, в самопогружении они встретили утро. Уже светило солнце, когда они поднялись на проселочную дорогу, по которой из оливковой рощи шли местные женщины с плетеными корзинами, полными черных и зеленых олив. Омар увидел девушку с темно-каштановыми кудрями и золотой кожей. Ее полные загорелые ноги плотно обтягивали чувяки на красных завязках, рукава белой вышитой рубахи обнажали запястья, покрытые нежным золотым пушком. Девушка ненадолго задержала на нем взгляд черных глаз с густыми бронзовыми ресницами, и, отвернувшись, поспешила за своими спутницами. Омар стоял, потрясенный и завороженный ее красотой, пока Осман-бей не толкнул его под локоть. «Пойдем, спросим о ней», - сказал турок. Местный торговец мрамором, обедавший под навесом из желтого выгоревшего камыша, поведал им, что эту девушку зовут Эрдо, и она дочь мельника Нуруллы. Пока Осман беседовал с торговцем, Омар все смотрел вслед Эрдо, идущей вдоль края кукурузного поля, пока женщины не скрылись за домами. «Когда-то я бежал от смерти, потом я искал смерть. Но теперь я понял, ради чего я ездил в Манавгат», - сказал Омар и поспешил в дом мельника так быстро, что Осман-бей еле успевал за ним.

     

    *     *     *

     

    В ночь, когда мысли Омара неслись вслед за розовыми облаками над Манавгатом, Гали проснулся в своей алма-атинской квартире от сильной головной боли. Он встал, вышел на балкон и закурил свою трубку. Он смотрел на звезды. Сердце его болело ноющей болью, как только он вспоминал о прошлом. Все, что связывало его с единственным братом – два ружья, серебряные пряжки, состоящие из двух частей, которые теряют смысл друг без друга, все было рассеяно по этой земле. Разрушился их дом, история оставила от него лишь прах и память, соленую на вкус.

    Гали пошел в свой кабинет и сел за стол, покрытый зеленым сукном, включил лампу. Завтра ему предстояло покинуть жену, двух маленьких сыновей и поступить в распоряжение 48-го кавалерийского полка для прохождения срочной службы. За спиной у него, кроме истории его семьи, был Казахский коммунистический институт журналистики имени Кирова. Ему предстояло вступить в партию, и сразу по окончании срочной службы попасть на Отечественную войну кадровым офицером.

    А пока он мучился бессонницей: положив голову на руки, он прикрыл глаза. В кабинет вошла жена Токжан. Спросив, что с ним, она ушла на кухню, а после вернулась со стаканом воды и таблеткой анальгина. Гали выпил лекарство и отослал жену спать.

    Он пытался вчитаться в текст перевода, который делал с древнетюркского языка. Текст назывался «Кюнтегин и Роза», и повествовал о любви правителя каганата к цветку.

     Мысленно Гали попытался обратиться к брату и рассказать ему о том, что Роза покинула Боко вместе с родителями. Они поселились в Семипалатинске, где Роза умерла от малярии. Сосредоточиться на работе не получалось, текст не поддавался, точно каменный.

    Его ждала трудная жизнь, к которой он привык. Он вообще считал, что тяжелая жизнь является нормой, и эта мрачноватая мысль облегчала его душевные и физические страдания.

    Во время войны его отправят с фронта в Ташкент для переподготовки, в эвакуированный из Москвы Военно-политический институт, он станет главным редактором дивизионной газеты.

    В эту странную ночь он не знал он того, что после войны станет работать в Синьцзяне, где организует издание газеты. Он будет пытаться узнать что-то о своем брате, но очень долго никто не сможет ему ничего подсказать. Случай сведет его с ювелиром казахского происхождения из Ирана Ерсаине, который приедет в Синьцзян, чтобы открыть небольшой магазин серебряных изделий. Ерсаин расскажет ему все, что вспомнит, об Омаре, и закончит рассказ на том, что Омар, намеревавшийся отправиться в Индию, покинул его в исфаханской кофейне, растворившись в толпе, словно в небытии. Через одного казаха из Кульджи по имени Талап он передаст письмо брату. Но Талап погибнет на пути из Китая в Индию.

    К пенсии Гали станет профессором и доктором филологических наук, он проживет до глубокой старости в почете и уважении. Но его единственным истинным желанием всегда будет только уединение в горах, где он поставит простой деревянный дом, и будет проводить день за днем за взращиванием яблочного сада. Он будет желать уйти от людей, поскольку будет не в силах смотреть н их страдания, но он всю жизнь будет терпеть свою внутреннюю боль, порой смиряясь  с ней. Он умрет от рака – болезни, которая, подтачивая человека изнутри, является следствием сильной многолетней сердечной и душевной боли.

    В ту последнюю ночь перед уходом на фронт Гали не знал, что однажды на фронте, в блиндаже, в редкую тихую ночь на передовой перед боем, он вдруг почувствует сильную тревогу, и испытает необходимость вывести всех, кто был рядом с ним, наружу. Его не поймут, решат, что у него сдали нервы, но послушают как старшего офицера. В следующую секунду, как только они удалятся, блиндаж будет разбомблен прицельным вражеским снарядом, но все, кто вышел с ним, останутся живы. Не знал он и того, что когда со своими боевыми товарищами будет сидеть в штабе в украинской деревне Окуневке, склонившись над картой, прямо в штаб ударит немецкая бомба.  В живых по необъяснимой случайности останется только он один, получив лишь царапину на щеке от отлетевшей от стены щепки. Судьба упорно будет хранить его.

    Гали бывал у своего дяди Султана, жившего на поселении алашордынца. После лагеря дядя был отправлен в Семипалатинскую область без права жительства в столицах, где работал сельским учителем в деревне. Гали, бывший тогда редактором областной газеты, и его ученик, молодой журналист, ездили к старику тайно, и местом их долгой беседы был утонувший в камышах, бересклете и низкорослых ивах остров на Иртыше.

    Гали спрашивал старика, что делать, если бесконечно болит сердце в те минуты, когда разум прикасается к воспоминаниям? Старик приказал ему не гневить Бога унынием, и, пока смерть не перечет его дорогу, жить ради детей и жены и еще обучить, сколько он может, молодых. Это будет самая большая польза от его жизни.

    Когда молодой журналист задремал у костра от свежего воздуха и тишины, Гали поделился со стариком мыслями о странных случаях его спасения на войне. «Так получилось, потому что ты ушел на войну опытным человеком, тебе было почти сорок, ты был осторожней, чем молодые, - ответил старик. – Кроме того, хотя я не уверен, но, возможно, что ты торлак. Это считается не очень почетно среди обычных людей – быть торлаком. Но так получилось. Кровь дервишей передается по наследству, - пояснил старик. - Если даже ты не занимался суфийской практикой в течение своей жизни, то генная память передала тебе знания неведомым нам путем. Так обычно бывало с дервишами. А вообще-то не думай об этом, все это легенды. У тебя есть семья, храни себя для нее». Гали повиновался старику.

     

    *     *     *

     

    По указанию родственников дяди Султана Шернияз вылетел из Алма-Аты на Кипр туристическим рейсом. До родственников дошли слухи, что в Мерсине жил один казах, которого звали Омар. По возможности Шернияз намеревался узнать, тот ли это Омар, брат его деда.

    Шел проливной дождь. Узнав, когда отходит автобус на Мерсин, Шернияз спрятался под крышей прозрачного пластикового куба автобусной остановки. Сюда должен был сейчас подойти парень, из местных, Шамиль, работающий охранником в отеле, где остановился Шернияз. Шамиль сменился сегодня, и по пути домой обещал показать Шерниязу местное кладбище.

     «Этот казах, он всегда жил в Мерсине?» - спросил по дороге Шернияз. «Нет, он переехал к нам из Измира, было ему тогда за семьдесят». – «Он эмигрант?» – «Не знаю. Может быть, он родился в Турции». Дождь все усиливался, по стеклам автобуса стекали струи воды. – «Нет, наверное, это не он», - подумал Шернияз. «Если хочешь, на месте спросим о нем подробнее», - сказал Шамиль. – «У них были дети?» – «Нет, они прожили всю жизнь вдвоем. А ты сам знаешь что-то о нем?» – «Я не уверен, но мне кажется, что я что-то о нем знаю. Хотя, может, это просто совпадение».

    На закругленном камне на могиле мерсинского кладбища Шернияз увидел высеченные неизвестным каменщиком буквы: «Омар Кудайберген-улы» и даты – «1912 – 1993», а также полумесяц. Рядом находится могила Эрдо Кудайберген. На могиле алма-атинского городского кладбища Кенсай надпись на камне близнеца отличается только именем, годы жизни совпадают. Розы на обеих могилах – одного сорта и одной климатической широты.

    Категория: Наши современники | Добавил: almaty-lit
    Просмотров: 1742 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 5.0/3
    Всего комментариев: 0
    Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
    [ Регистрация | Вход ]