Стихи Ауэзхана Кодара

22.08.2000

"Дорога к степному знанию"
Описание митры

Прежде солнца и неба Вселенною правил ты, Митра,
Ахурамазды соратник, незримый вожатый живого,
Договор охраняя, ты люто преследовал хитрых,
Замыкая уста, не созревшие к благости слова.

Ты, хозяин креста, Евразию счел своим центром,
Рассылая отсюда пучками столучными знанья.
Мы, номады извечные, родственны в скорости с ветром
Разнесли их по свету - мессиями в пыльных чапанах.

Сколько пастбищ твоих мы в походах умножили долгих,
Отделились от персов, забывших преданию верность.
Через столько веков поражающий змея Георгий-
Это Митра пробивший яйца мирового поверхность.

Митра тысячеокий, стотысячеухий, все сущий,
Льву подобный лицом, перевитый бессмертия змеем,

Заратустрой повержен, ты путь уступил свой идущим,
Чтоб однажды над Римом в штандартах солдатских зареять.

Объявились вдруг толпы, творящие тайно молитвы,
Этих парий несчастных в загоны со львами бросали.
Но в итоге пришлось поступиться льволикому Митре
Днем рожденья своим, что христовым загадочно стало.

Братья Индра и Тенгри твою унаследуют участь,
Среди сонма богов выбиваясь державно в герои.
Грозно ваджру держа, погоняя ленивые тучи,
Чтобы позже уйти, мелких демонов изгнаны, роем.

Измельчанью народа возможно ли ставить преграду,
Если Митра не смог удержать в чистоте все основы?
От зиждителя речи нам, бедным, осталось в награду
Современное богу, и все же, безбожное слово.

коркуту

Вихрем кружится кам в маске сокола с серпиком клюва,
Так египетский Гор расправлялся с предателем-Сетом.
Бубен с черным крестом оставаться в покое не любит,
И камлание шло пока кам не упал на рассвете.

Как подкошенный рухнув, исходит он белою пеной,
Закатились глаза, превращаясь в ужасные бельма.
Не бросайтесь к нему, он в волшебное это мгновенье
Облетает, паря, Гималаи, Сахары и сельвы.

Вот воскрес Осирис... Гильгамеш об Энкиду горюет...
Будда в водах сидит подобрав в виде свастики ноги...
Солнце пышно встает ... в переливе лучей, словно в сбруе...
Ослепляя красой молодого исламского бога...

"Прочь же, прочь, Азраил! - отбивается кам утомленно, -
Смерть - подобие сна, дай проснуться посланнику тюрков!"
... Долго плачет кобыз - заунывно и потусторонне,
Словно с жизнью играя в последние жуткие жмурки.

"Слух - жилище души... сон - ее пребыванье вне тела...
Не живой и не мертвый, я - медиум между мирами..."
Просыпается кам, извлеченный из транса умело
Мерным ритмом кобыза, придуманным этим же камом.

голос древнего тюрка

Я был с Тенгри, где мой Тенгри, мой высокий бог?
Если правишь не от бога, значит, невысок.

Я имел кагана, помню, где же мой каган?
Без правителя и веры не бывает стран.

Был когда-то целым миром, где мой цельный мир?
Был я некогда кумиром, ныне наг и сир.
Не смыкал я глаз ночами, видно, все не впрок.
Где вы ныне юг и север, запад и восток?!
Выи многих преклонял я, видно, проклят в прах,
На колени многих ставил нагоняя страх.
Или, может, я покинут благостью небес,
В наказанье, что я Тенгри позабыл как бес.
Небо стало мне с овчинку, господом клянусь!
Как же ныне быть в веселье и не знать мне грусть?!
Ну, уж нет, с меня довольно! Эй, долой с пути!
Я же тюрк и с этой веры трудно мне сойти!
Я же тюрк, ушедший в степи зализать печаль!
Быть желаю, мне сошедших в небыль очень жаль!
Но и в жизни мало смысла, если в ней ты слаб.
В этой жизни я властитель, но никак не раб!
Я же тюрк, который мир весь яростью потряс,
Я еще не зачат предком притязал на власть.
Мои стяги развевались, где Евфрат и Тигр,
Я ведь первый зачинатель всех великих игр!
Я и время, и пространство сжал в тугой узде,
Все живое возглавляя всюду и везде!
Где, скажите, спасовал я? Разве был я глуп
Ад и рай ваш приторочив к своему седлу?!
Хмелем удали бескрайней увлекала даль.
И помалкивали боги, где б их не встречал...

Да, я стар и все же молод мой горячий нрав,
Ибо многое я видел, потому и прав!

Так услышьте предсказанье старого вождя:
"Не дождетесь, дорогие, не уйду уйдя!
Я еще пойду в походы, пыль подняв до туч,
Подражая всем кто мощен, честен и цветущ!

Я голодный, но не алчный, так-то вот, друзья!
Если мир с враждой покончит, кончу с ней и я...

***

Гора Бурхан-Халдун покрыта хвойной чащей,
Как будто здесь заснул седоголовый ящер.

Теснятся ели здесь чешуй иных плотнее,
Скрывая в чаще то о чем сказать не смеют.
Рептилии столь лет, сколь бытию на свете,
Ее точили враз и червь времен, и ветер.
Но выжила она, хотя не быть ей боле
Ни нежной как лоза, ни как ручей веселой.

Ей это не дано... как стих анахорета,
Опережая смерть, она в броню одета.
Не уязвить ее насильем или словом,
Куда ни кинешь взгляд - покровы над покровом.
Над елями - хребты, что скрыты облаками,
Здесь нет путей назад или ведущих прямо, -
Есть только в бездну путь... И в грохоте лавины
Гора сама себя вдруг съест наполовину.
И снова тишина... лишь космы древ зеленых,
Как войско из земли здесь движутся по склонам.
Им нет пути назад, им надо только в небо,
Туда, туда, куда каган ушел их в небыль.
Ушел доверив прах дремучей этой чаще,
Чтоб не нашел никто где прячется их пращур.
Чтоб не тревожил враг охвачен жаждой мести,
Чтоб не тревожил друг обманом тонкой лести.
Чтоб взоры не смущать надменностью гробницы,
Каган ушел от нас, но, может, возвратится?..

Он всюду и нигде, вон пик Бурхан-Халдуна,
Как чуб кагана сед и тверд как его юность.
Он - в выступе скалы, не ведающей страха,
В сверкании вершин с величьем шах-ин-шаха.
В раскатах грома он, несущих испытанье,
Во всем где жизнь и кровь превыше надруганья.

Он - всюду и нигде... И знают только луны,
Что нет его давно во мхах Бурхан-Халдуна.
Каган не умирал. Каган как небо вечен.
Он - в наших Чингистау, в Хан-Тенгри Семиречья.
В Монголии - пастух, у нас скрыт в чингизидах,
Он никому себя пока еще не выдал.
И если сединой твой юный лоб отмечен,
Каган не умирал. Каган как небо вечен.

***

Этим впавшим в язычество днем,
Над раздраем и цвирканьем птиц,
Купол неба как чаша вверх дном
В дробной россыпи солнечных спиц.
Как наложницы бога небес,
Перебором браслетов звеня,
Бой капелей повсюду, знать, здесь
Бес попутал не только меня.
Мать Умай здесь честит молодух,
Разгоняя в дым мужнин гарем.
Треск такой, что насилуешь слух
В буреломе невнятных фонем.
Воздавая себе за труды,
Чтимый всеми за власть и красу,
Юрких духов Земли и Воды
Здесь собрал их хозяин Йер-Су.
Средним миром он правит всеблаг,
Славным миром где царствует плоть.
Если здесь ты и сыт, и не наг,
Это он тебе все подает.
Нижним миром злой правит Эрклиг,
По реке под названьем Курдым
Поплывешь ты, дремучий старик,
Чтоб не стать никогда молодым.
Чтоб не видеть, не слышать, не петь,
Потерять благодать свою - "кут".
Если кто-то там сможет согреть,
То лишь музыкой мудрый Коркут.
Все оденется в стоны и звень,
И ты вспомнишь тогда хоть на миг
Этот впавший в язычество день
На границе столетий лихих.

облака

Далеко, в поднебесье, плывут облака,
Словно бороды старцев ушедших до срока.
И читает по ним отходную закат,
А они все плывут направляясь к Востоку.
Бело-рунные овцы, усталый пастух,
Скачут воины в тяжких, блестящих доспехах.
То вознесся по небу кочевничий дух,
На земле упустивший поводья успеха.

К богу неба струя белый жертвенный дым,
Над притихшей землей бубном солнца шаманя,
Пляшет грозно баксы, чтоб к становьям своим
Без забот и тревог добрались караваны.
Выше смога плывут, выше гор, выше птиц,
Выше споров о праве бесплодных как мыло.
К богу неба спешат над громадой столиц,
Копошащихся вечно как черви в могиле.
Белохвостое знамя подняв как в бою,
Приторочив к седлу в лентах рваных деревья,
Они бедную землю увозят свою,
Чтоб на небе раскинуть шатры и кочевья.

Слово знакомства жырау казтугана

С буграми висков, выпирающих в стынь,
В доспехах из плотных, блестящих пластин.
На вид, как султан, покоряю собой,
Стреляю украшенной шелком стрелой.
Искусному пастырю стольких отар
Не чужд мне ничуть красноречия дар.
Отбившихся вновь пригоняю в загон,
Я тот, кто исправит малейший уклон.
Всех пламенных биев наследник прямой,
Я - клык белопенный верблюда-самца,
Крылатый властитель озерных пространств.
Я тот, кто луну смог очистить от туч,
Кто солнце из марева вынул, могуч.
От бредней неверных и лжи мусульман,
Очистивший веру жырау Казтуган!

Зов бога пути

Повелитель мгновений на пегом коне,
Я меняю лицо что ни день.
Я подобен стучащейся к скалам волне
С пенной шапкою, что набекрень.

Я подобен дарам что не знают конца
Вечно полным как их не черпай.
День и ночь я скачу воплотившись в гонца
С сумкой в коей вестей - через край.

Я подобен котлу что в кипенье своем
Не подвластен ни смерти, ни злу.
Не пугайся, малыш. Бытия окоем
По окружности равен котлу.

Монолог Абая

"С безумными безумен будь!"- твердят.
Я рад бы быть бычком среди телят.
Но без раденья нет дороги к богу,
Его достойны только те, кто бдят.

Я знаю, мне не стать Фирдоуси,
В вине Хайяма не смочить усы.
Не стать Саади - падишахом слова,
Но я другое ставлю на весы.

Мой скромен стих, в нем нет совсем красот,
Меджнун в слезах возлюбленной не ждет
И Ясави в нем не зовет Мансура,
Мой стих - раздумий одиноких плод.

Он - исповедь из пустоши степей,
Где я в зверей цепляюсь как репей.
Где я пытаюсь перекати-полю
Привить коренья горечи моей.

Как восход заблудший и его исток,
Я в нем мешаю Запад и Восток.
Опасен Запад если в нем нет веры,
Восток без знанья - испражнений сток.

Надменен, чванен как английский пэр,
Казах с мундиром обручен теперь.
Ему роднее знания и веры
Стоящий рядом унтер-офицер.

Надежд не вижу я ни в чем пока,
Не знаю кем выводится строка...
Преследуемый сворой лжепророков
Стареешь, эдак, ближе к сорока.

Омару Хайяму

Мой собеседник ныне - камень.
И я к нему струю
Дым сигареты, и руками
Я глажу плешь твою,
Святая ночь... Скажи зачем мне
Твой череп бывший мной?
Он ничего уж не припомнит,
Кроме тщеты земной.

Рябясь как будто пегой птицей
Снесенное яйцо,
Он ничему не удивится
И не попьет винцо.

Тяжел, скользящ, шершав, прохладен
И белорозов, он,
Непроницаем как для гадин,
Так и для льстивых жен.

Вовне щетинясь словно воин,
Со всех сторон литой,
Не вспомнит он меня собою,
Как я его - собой.

Друг в друге нам не раствориться.
Пусть хоть расплющим лбы.
К одной сведенные границе
Два мира, две судьбы.