Исполнилось 105 лет со дня рождения народного писателя Казахстана, фронтовика, крупного прозаика и поэта, переводчика, публициста, драматурга, общественного и государственного деятеля, лауреата Президентской премии мира и духовного согласия Дмитрия Снегина.
 
Огненная страница жизни
Каждый раз, когда я пишу или говорю о Дмитрии Снегине, вспоминаю одну из последних исповедальных его книг, которую он посвятил Александру Пушкину, назвав ее «Странные сближения, или Вокруг Михайловского». В ней Снегин пишет о странностях нашей жизни, когда, на первый взгляд, случайно происходят какие-то встречи или события. Но, как потом оказывается, это вовсе не случайность, а, скорее, предопределенность.
«Всегда ли странны подобного рода сближения (сопоставления… сличения)? – задается вопросом Дмитрий Федорович. – Впрочем, я суеверен, и непредсказуемая, но целенаправленная энергия вселенского Хаоса влияет на меня, как возмущение магнитных бурь». Таким «странным сближением» для писателя стало соприкосновение с Пушкиным, которого он безмерно любил, не уставая повто¬рять вслед за Аполлоном Григорьевым, что «Пушкин – это наше все». И случайно ли, что именно Дмитрию Снегину было предначертано судьбой освобож¬дать в годы войны пушкинское родовое гнездо – село Михайловское? «Я был там, – пишет он в своей книге. – Это одна из огненных страниц моей жизни».
Эта «огненная страница» в жизни Дмитрия Федоровича стала темой выступления писателя Владислава Владимирова, автора биографической книги «Дмитрий Снегин. Его Любовь, Память и Слово» на научно-практи¬ческой конференции «Творческое насле¬дие Д. Ф. Снегина и патриотичес¬кое воспитание», прошедшей в Алматы в Национальной библио¬теке.
Как рассказал Владислав Владимиров, когда Панфиловская дивизия освобождала Михайловское, Дмитрий Снегин был начальником штаба артиллерийского полка. Сложность боевой операции заключалась в том, чтобы взять пушкинские места без применения артиллерии. И без авиации тоже. Проще говоря, одолеть противника голыми руками, стремительным натиском. Чтобы сохранить каждую пядь пушкинской земли.
– Это был подвиг, – считает Владислав Владимиров. – Ведь в селах Михайловском, Тригорском, в Святогорском монастыре (там могила поэта) стояли, а точнее, орудовали не подневольные немцы из вермахта, нет, там окопались вооруженные до зубов отборные гитлеровские нелюди. Их поддерживала вся мощь германского оружия – наземного и воздушного. Было отлично известно, чьи избы жгут, чьих земляков грабят и насилуют, в чьем монастыре устраивают конюшни и отхожие места, чью могилу оскверняют и пытаются взорвать.
Сердечной болью пронизаны строки Дмитрия Снегина, когда он пишет об отважных, самоотверженных и настолько же беззащитных под адским вражеским огнем наших сестрах милосердия, которым обязаны своей жизнью многие из гвардейцев-панфиловцев. Да и сам Дмитрий Федорович тоже.
Как Снегин стал Снегиным
«Настоящая, исконно родовая фамилия коренного семиреченца Дмитрия Федоровича – Поцелуев. А Снегин – это литературный псевдоним, великодушно подаренный ему еще в 1933 году верным другом молодости, в ту пору уже «оперившимся прозаиком» Виктором Черкесовым», – пишет в своей книге о Дмитрии Снегине Владислав Владимиров.
«Знаешь, Митя, – сказал ему его друг, – по-моему, Пегаса ты оседлаешь. Хотя, сам понимаешь, конь это крылатый, но бесседельный, а потому очень норовистый и на ишака не смахивает. Однако дерзать надо! А вот фамилия, честно скажу, у тебя не очень круглая. С такой в большую литературу хода нет. С По-це-лу-е-вым ты ни-ку-да, дорогой Митенька, не пробьешься.
– Что же делать? – озабоченно спросил начинающий поэт.
Ответ у Черкесова был наготове:
– Я тебе предлагаю очень приличное литературное имя. Псевдоним. У каждого ладного стихо¬творца должен быть хороший, звучный псевдоним… Взгляни-ка, Митя, на прекрасные белоснежные вершины наших Синих гор. Снег на них под солнцем круглый год. А вот теперь вслушайся, пожалуйста: Сне-гин! Сне-гин! А? Звучит?
– Вроде бы… Но у Есенина «Анна Снегина»…
– Без всяких сомнений тут, пожалуйста! Решайся! Или сейчас. Или никогда. Останешься навеки Поцелуевым, как в жестоком романсике… А что у Есенина есть, так это я не хуже твоего знаю.
Виршеслагатель тут же согласился:
– Снегин, так Снегин!»
Так Митя Поцелуев стал Дмитрием Снегиным. С этим именем он и вошел в большую литературу. Причем поначалу вошел как поэт. Первая книга стихов «Ветер с Востока» вышла в 1934 году, когда автору едва исполнилось 22 года. Затем были поэтические сборники «Семиречье» (1936), «Мой город» (1939). Названия этих книг отражают и их содержание. Но со временем стихи стали другими: «Верность» (1946), поэмы «Никита Огнивцев» и «На дальней высоте», созданные в военные годы, посвящены героизму наших воинов.
Помню и люблю
Дмитрий Федорович родился и вырос в Верном – городе, который он бесконечно любил. О нем он рассказал в своем романе-трилогии «В городе Верном». Город словно подпитывал его своей необыкновенной энергетикой. «Алма-Ата наполнена зовущей и чарующей мощью своей плоти. Она напоминает мне женщину бальзаковского возраста, у которой позади все разочарования; она не устает жить и любить, оттого ее обаяние неотразимо», – писал он.
А еще этот город, по его глубокому убеждению, был пропитан верой. Это была среда существования. «Учтите, религия – это одно, а вера – совсем другое, – говорил он. – Религией правят свои султаны, свои ханы. Одни – великие, другие, как у Репина, – протодьяконы. Вера – это другое. Это настолько глубоко и настолько лично, что я не хотел бы этого касаться. Вера – это один из светочей человеческой истории. Это щит на пути зла и насилия».
Мне очень повезло в жизни, что 20 лет назад судьба, казалось бы, странным образом сблизила меня с Дмитрием Федоровичем: я получила редакционное задание написать статью о судьбе алматинских садов. А кто лучше него, потомственного верненца, садовода по профессии, мог рассказать об этом?
Когда шла на первую с ним встречу, была некая робость: как то примет маститый писатель? Но Дмитрий Федорович встретил меня как близкого человека. Стал пенять, что не удосужилась найти в старой части города дом моего прадеда, верненского садовода, одного из творцов знаменитого апорта – Никиты Трофимовича Моисеева (а я-то даже и не знала, что дом этот тогда еще был цел). Кстати, дома Никиты Моисеева и отца Дмитрия Федоровича – Федора Давыдовича стояли рядом, друг против друга. А его мать, Федосья Сергеевна, была крестной матерью моего деда, Тихона Никитовича. Вот уж поистине странные сближения!
Помню, как меня буквально обволакивали удивительное обая¬ние этого человека и теплота, которую, казалось, он излучал. До сих пор звучит в памяти его неторопливый, слегка певучий говор. Очень жаль, что газетные строки не могут передать интонации удивительного голоса писателя. Дмитрия Федоровича надо было слушать.
Последняя встреча с ним у меня произошла незадолго до его смерти, весной 2001 года. В тот день он был настроен философски, много говорил о душе, о вере, о предназначении человека. Образованнейший человек, Снегин не переставал учиться всю жизнь, до последнего своего дня. Не боялся признаться в незнании чего-либо, по-детски радовался удачно найденному слову.
Любил картины, умел их ценить. Но при этом не стремился к накопительству, покупал холсты для души. Запомнилось, как в один из моих приходов к Дмитрию Федоровичу ему принесли копию рублевской троицы, выполненную алматинским художником. Когда он взял ее в руки, лицо его просветлело. «Ну как? – обратился он ко мне. – Здорово? Посмотри, Еленушка, какие удивительные краски. Я ее повешу здесь, у окна. На такие картины надо молиться».
Два Дмитрия
Дмитрий Снегин научил прикасаться к вечным истинам и своего сына – доктора медицинских наук Дмитрия Поцелуева. Дмитрий Дмитриевич унаследовал от него не только имя. Своей неторопливой манерой разговора, хорошим словом (так говорить, как он, пристало, скорее, литератору, нежели врачу), отношением к жизни, людям, к своей профессии он поистине сын своего отца. И вот опять странное сближение: Дмитрий Снегин исследовал человеческое сердце как писатель, а Дмитрий Поцелуев исцеляет его как врач-кардиолог.
Об отце Дмитрий Дмитриевич может говорить долго, чувствуется, что между ними были не только близкие родственные, но и духовные узы:
– Я благодарен ему за то, что он приобщил нас к хорошим книгам, не только развил любовь к чтению, но и научил проникать в текст, правильно его понимая. И конечно, требовал от нас не то что дисциплины, а какой-то организованности в жизни. Папа очень не любил расхлябаннос¬ти, у него был порядок во всем, он всегда говорил, что главным стержнем человека должна быть порядочность.
У него даже на рабочем столе был идеальный порядок. Я до сих пор помню его кабинет, где висели его любимые картины, рос лимон… Он обладал удивительной способностью создавать вокруг себя особую ауру, и не только для творчества, но и чтобы просто поговорить с кем-то, отдохнуть. Когда мама уже ушла из жизни (а вместе они прожили больше 60 лет! У папы это была любовь с первого взгляда и на всю жизнь), отец сказал, что будет жить у себя в кабинете. Мы отдали ему самую большую комнату, где раньше у нас была столовая.
В нашем доме часто бывали известные писатели и поэты. Мне запомнились такие яркие личности, как Сабит Муканов, Габит Мусрепов, с которым папа вместе редактировал журнал «Шмель». В числе очень близких друзей был и Бауыржан Момышулы, который мог запросто прийти или позвонить папе в любое время дня и ночи. Эти встречи всегда были очень интересными.
– Войну он часто вспоминал?
– Вспоминал, но больше рассказывал о своих друзьях. Не любил говорить о ранении. Он был тяжело ранен в 1944 году во время боев в Прибалтике – наступил на пехотную мину. Спасло его то, что мина была направленного удара и взорвалась в противоположную сторону. Отец рассказывал, как заставил своего ординарца разрезать ему хромовый сапог, чтобы остановить кровотечение. Если бы этого не сделал, ему могли бы ампутировать ногу.
…Примечательно, что на излете лет Снегин снова вернулся к стихам. Но если его юношеская лирика больше была построена на чувствах, то поздние стихи – это уже размышления о жизни, ее смысле, добре и зле. В поздних стихах Дмитрия Федоровича меня поразил особый поэтический язык и неожиданные, нетри¬виальные, не банальные рифмы. Читая их, я понимала, что такие стихи мог написать человек, не только глубоко мыслящий, но и глубоко образованный. Он подбирал слова, редко употребляемые в нашей обыденной речи, и за счет этого возникал какой-то второй, третий смысл… Это был большой человек и большой писатель.
Не случайно на научно-практической конференции ее ведущий Оралжан Масатбаев, координатор проекта «Казахстанский патриотизм» и клуба «Имани гүл» Национальной библиотеки РК, предложил ввести в средних школах факультатив по творчеству Дмитрия Снегина, проводить ежегодно Снегинские чтения, а также выпустить полное академическое собрание сочинений писателя.
АВТОР:
Елена Брусиловская
10:50, 8 Декабря 2017
http://www.kazpravda.kz/articles/view/chelovek-iz-goroda-veri/