Я хорошо помню, как в 1974-м году в Алма-Ату приехал театр на Таганке со спектаклем «10 дней, которые потрясли мир» по Джону Риду. Спектакль был очень интересный, особенно запомнилось, как у дверей стояли красноармейцы и на штыки нанизывали билеты. 

И вот из Москвы недавно Валерий Иванов-Таганский прислал мне повесть  «Триумф и наваждение».  (Записки о Театре на Таганке).

Я печатаю здесь этот небольщой отрывок из повести, так как он касается как раз гастролей театра в Алма-Ате. Кстати, сам спектакль вы можете увидеть здесь: http://www.ex.ua/50909  На фоне сегодняшних событий, переосмысления прошлого. Было очень любопытно.

В этом смысле 1974 год – один из самых насыщенных событиями. В это время театр гастролировал в трех столицах − Алма-Ате, Риге и Вильнюсе.

В тогдашней столице Казахстана Алма-Ате театр играл во Дворце им. Ленина (ныне Дворец Республики). Самойлов и не предполагал, что через пять лет, в 1979 году, он станет здесь, в Алма-Ате, главным режиссером одного из театров. Но об этом позже. А пока два театра решили во время этих гастролей сыграть между собой футбольный матч. Отличился Хмельницкий. Он «пасся» у ворот алма-атинской команды и дважды с подачи рабочего сцены театра и Самойлова сумел забить победные мячи.

Покорил «Медео», тогда один из лучших ледовых стадионов СССР. Замечательно показали себя и казахские СМИ. О театре писали основательно. Писали восторженно и профессионально. Хотя алмаатинская пресса не всегда отличалась объективностью. А вот с Высоцким было другое дело. До сих пор, сколько бы интервью на гастролях ни давал Высоцкий, их практически не публиковали. И вот в Алма-Ате произошел уникальный случай, который хочется привести как пример редкого мужества и находчивости.

Сначала несколько слов об авторе этого репортажа. Вячеслав Каморский, можно сказать, патриарх казахской фотожурналистики. Долгие годы работал фотокорреспондентом в газетах «Вечерняя Алма-Ата» и «Ленинская смена».

Вот его рассказ:

«Был 1974 год. Работал я в газете «Вечерняя Алма-Ата» фотографом. В городе гастролировал московский Театр на Таганке. Городской комитет компартии Казахстана, органом которого была наша газета, обязал нас широко освещать это событие. Особое внимание просили обратить на спектакль «10 дней, которые потрясли мир» по Джону Риду.

После утренней планерки ко мне подошел корреспондент отдела искусства и литературы Евгений Гусляров и попросил сфотографировать кого-то из артистов Таганки.

В гримерной Дворца им. Ленина (ныне Дворец Республики) нас встретил невысокий, крепкий, лет тридцати пяти парень. Назвался Владимиром. Тысячи и тысячи людей, особенно молодых, несмотря на упорное замалчивание Высоцкого официальной пропагандой, по песням, звучащим с магнитофонных лент, хорошо знали голос Володи.

Я же, каюсь, в своем Казахстане больше смотрел на мир через глазок видоискателя фотоаппарата и ни певцами, ни артистами (разве что местными «актерками», как говаривали в старину) особенно не интересовался.

Первые Володины слова при встрече, признаться, сильно меня удивили. «Ребята, − сказал Высоцкий, − за месяц гастролей по Средней Азии я давал интервью раз пять. Результат нулевой. Ни одной публикации. Так что мне не жалко, давайте поговорим, но это дохлый, я скажу вам сразу, номер».

Тем не менее разговор состоялся, и очень даже продолжительный. Труппа в это время репетировала: Володя то уходил на сцену, то возвращался к нам в гримерную. Гусляров вел беседу, я фотографировал, не жалея пленки. Старался поймать нюансы его мимики. Так в общей сложности продолжалось часа два.

А потом все вместе пошли обедать. В столовой Володя заказал манты. Из солидарности мы сделали то же. Вскрыв вилкой один мант, я про себя чертыхнулся, увидев содержимое − много вареного лука и самую малость мяса. Собрался было возмутиться и ругнуться, но Володя меня опередил, заказав еще одну порцию. Да-а, то, конечно, была пародия на манты. Но понимали это мы с Женькой, истинные алмаатинцы, искушенные в восточной кухне, но не Володя. Мысленно пожалел тогда артиста: бедняга, дескать, получает каких-нибудь семьдесят рублей в месяц, недоедает, даже такому кулинарному посмешищу рад.

Откуда ж мне было знать, что в Москве Высоцкий в те времена раскатывал на трехсотом «мерседесе» и с Мариной Влади объездил полмира.

Словом, отобедали, пожали друг другу руки и разошлись.

По пути в редакцию Гусляров объяснил мне, что с публикацией интервью могут возникнуть серьезные проблемы. В партийных верхах Высоцкого, мягко говоря, недолюбливали за смелые и глубокие песни.

Впрочем, это не помешало Жене быстро сделать материал, а мне фотографии. Дело оставалось за подписью редактора.

Между тем главный редактор нашей «Вечерки» в то время был в круизе по Средиземноморью. Его первый заместитель, ярый партиец, цербер в душе и по должности, вторую неделю маялся на больничном. Ответственный секретарь, тихий боязливый пьяница, тоже под крышей больничного листа третий день обмывал родившегося сына. Оставалась второй заместитель – милейшая Нина Ефимовна, жена полковника КГБ, работавшая у нас больше года.

К дверям ее кабинета мы вырулили к утру следующего дня. Не дойдя до стола метра три, мы рухнули на колени и поползли, протягивая ей двести строк текста с фотографиями.

Не на шутку перепуганная, ничего не понимающая женщина кинулась к нам: «Мальчики, что с вами?» Женька понурил голову: «Пока не подпишете − с колен не встанем!»

Сев за стол и нахмурив брови, замредактора долго читала, правила текст. Изредка поглядывая на нас, все еще стоящих на коленях, и осуждающе покачивая головой. Напоследок ее рука с авторучкой взмыла вверх, замерла − резко, как беркут на добычу, ринулась вниз к бумаге и, клюнув в статью, поставила подпись.

Тираж номера «Вечерки» в сто тысяч экземпляров с материалом о Владимире Высоцком алмаатинцы раскупили весь без остатка».