Лика взяла в прихожей авоську и сунула ее в карман. Перед тем, как выйти на улицу она чуть подкрасила перед зеркалом глаза синей тушью, привычным движением коснулась светлой помадой пухлых губок. Длинные пальцы быстро поправили золотые локоны.
- Купи на базаре овощи! Лук! Лук не забудь!
- Ладно! Я помню. Сколько лука взять?
- Килограмма два, – донесся из кухни звонкий женский голос.
Девушка хмыкнула, недовольно вздохнула и положила в другой карман куртки еще пару аккуратно свернутых полиэтиленовых пакета.
- Я пошла.
- С богом, внученька!

А на улице была просто царская погода! Теплынь! Голубое небо отражалось в небольших лужицах. Утреннее солнышко играло в пятнашки с умытыми ночным дождем окнами домов.
Середина сентября – самое чудесное время года! Осень чуть позолотила верхушки деревьев, разбросала яркие мазки бардовой краски вперемежку с алой на кусты барбариса, коснулась лимонно-малиновой кистью пятипалых листьев клена и пошла, пошла гулять по аллеям вместе с веселым ветерком!
Лика остановилась, закрыла глаза. Она глубоко вздохнула чуть горьковатый аромат листопада. Блаженная улыбка коснулась губ.
Вдруг, кто-то дерзко дернул ее пакеты с овощами. Девушка очнулась, вздрогнула и удивленно посмотрела на соседского мальчишку, который настойчиво вырывал из ее рук объемный, но не слишком тяжелый груз.
- Давай, понесу. Нам все равно по пути, – предложил помочь рыжий парень.
- Не откажусь, – обрадовалась Лика. - А ты откуда?
- Как откуда? Был на пленере. Ты что, забыла? Мы же договаривались… Здесь неподалёку чудесный вид на горы.
- Угу. А меня вот на базар отправили. Надо было с тобой пораньше смыться… Да проспала. Извини. Ты, вероятно, ждал меня?
- Ждал. Но недолго. Я решился позвонить. Трубку взяла твоя бабушка. Она сказала, что ты спишь. Как младенец…. – смущенно признался сосед.
- Вот такая я засоня. – смешно заморгала Лика. – Ничего с собой не могу поделать.
- Да, ладно! В следующий раз я обязательно тебя дождусь. Правда!
- Витька, какой ты смешной, – расхохоталась юная кокетка. – А портрет мой сможешь нарисовать?
- Портрет? Попробую. – Он подумал, а потом испугался собственной нерешительности и уверенно добавил. - Я смогу! Смогу, конечно!
- Славненько! Договорились. Приходи как-нибудь вечером к нам.
Так в непринужденной беседе друзья дошли до квартиры Лики. Дверь отворилась. На пороге стояла невысокая седая женщина.
- Добрый день, баб Тань. Я вам лук принес. А еще Лика пообещала мне позировать каждый вечер! Я её портрет писать буду! – гордо вскинул голову рыжий, как осень юноша.
- Благодарю, молодой человек. – Приходите сегодня вечерком. Я пирог с рыбой испеку.
- Обязательно приду! - обрадовался Виктор.
Дверь закрылась. Бабушка строго посмотрела в озорные глаза внучки, покачала головой.
- Коли правда, придет, то я пошла опару ставить. Негоже художников голодом морить в гостях-то. Лук почисть. Сазана из холодильника достань. Пусть разморозится.
- Нет! Я лук не люблю чистить. Тушь потечет. Вон сколько шелухи на нем!
- Значит, зима холодная будет. Нужно тебе шубку купить на зиму. В пальто замерзнешь, не дай бог! И все же лук, за тобой! Не отвертишься. Только шелуху не выбрасывай! Я ее собираю.
- Зачем? Мусор же!
- Потом расскажу. Вечерком.
Лика не стала перечить. Она принялась делать то, что попросила ее любимая бабулечка. А как же иначе? Жили они вдвоем. Родители на год уехали в командировку в далекую Африку. Письма приходили редко. Каждое было праздником для обеих. Девушка часто вспоминала тот вечер…Мама, папа и младший брат Женька стояли у трапа самолета и махали на прощание… Шел дождь. Лика уткнулась в теплое плечо бабушки и рыдала, рыдала…. Слезы капали на мокрый асфальт, вливаясь двумя ручейками в огромные лужи…
Вот и сейчас она громко шмыгнула носом. Соленые капельки сами текли по щекам и не хотели останавливаться.
- Ты что плачешь? Опять? Не смей погоду портить!
- Сидит дед, (шмыг). Во сто шуб одет ( шмыг!). Кто его раздевает, тот слезы проливает. Что это? А? - хлюпнула в очередной раз носом Лика. – А знаешь, что? Ты мне теперь за каждую шелушиночку будешь истории разные рассказывать. Идёт? Все! Почистила. Не могу больше. Пойду, умоюсь. Ну, вот! Так и знала! Тушь потекла!
- Ничего. Это не слезы. Шелуха…. Истории, так истории. Только, чур, вечером, не сейчас, – согласилась бабушка.
Она взяла очищенный лук и стала его резать, предварительно намочив нож и саму луковицу в холодной воде.
- Ловко! - удивилась внучка, промаргивая мокрые глазки. - Ни слезинки! Ну, ты даешь!
- Шелуху в пакет сложи, да на балкон, на гвоздик повесь. Собирать будем.
- Для чего? – округлила глаза девушка.
- Для цвета.

Рукопись на снегу

Красавец Гоги очень любил рано утром открыть дверь из комнаты, выйти на просторную веранду второго этажа, потянуться, встрепенуться и незаметно для всех «отметить» зеленую лужайку с высоты птичьего полета. Мужчине было уже целых семь лет! Он гордо носил большую кепку, подаренную дядей на день рождения и уже заглядывался вслед идущим девушкам, выше себя ростом на две-три головы. Многие соседи часто удивлялись, почему часть огромной поляны всегда была зеленой? В Тбилиси летом дожди были редкостью. Трава выгорала быстро на ярком солнце и зеленела только весной или осенью.
Гоги гордо вскидывал голову, хитро улыбался, а потом делал удивленные глаза, когда вечно взлохмаченная дворничиха в очередной раз обсуждала странную природную аномалию с приезжими, эвакуированными со всего Советского Союза.
- Да нэхай сэбе растэ! - махал рукой дядько Павло.
- Вай! Красота, какая! – восхищалась дородная жена подполковника, чуть поднимая пухлыми пальчиками густые черные брови. Она жила через две двери по коридору от семьи Гоги.
- Загадка природы! - Смеялись близняшки, приехавшие из Белоруссии. Их длинные упругие косички подпрыгивали на щупленьких плечиках, отскакивали и вновь смешно подпрыгивали.
Девочки, несмотря на невысокий рост уже ходили в третий класс! Они могли читать, писать без ошибок, а через год готовились стать настоящими пионерками!
- Наверное, здесь под землей высоко проходят грунтовые воды. Надобно бы проверить. Глядишь, колодец собственный во дворе заведем! – поправлял очки скрюченный под тяжестью огромного кожаного портфеля, высохший «на нет» сосед с первого этажа. – У нас, в Подмосковье такое не редкость.
- Пустое…. – сплевывал через два оставшихся во рту зуба, местный дурачок Юрасик, сын дядьки Павло. Когда-то, давным-давно (целых два года назад), он попал под бомбежку фашистов в Киеве и теперь прятался от любого резкого звука. Прятался по-детски глупо, закрывая глаза и часть макушки широкими крепкими ручищами, испещренными мелкими рваными ранками. Следы от осколков так и не заживали, несмотря на время и коллективные заботы соседей.
- Смотри, Ритуля! Травка выросла! - сюсюкала тетя Таня, приехавшая из Харькова, полуторагодовалой дочери. – Инна! Забери сестру, а то мне нужно карточки хлебные отоварить.
Гоги любил соседей за то, что в самые трудные для страны годы (так часто повторял его отец, который работал на авиационном заводе), они держались друг за дружку, как пальцы в кулаке! А еще мальчик гордился тем, что великий вождь всех времен и народов, товарищ Сталин тоже грузин! Вот когда он, Гоги, пойдет в школу и научится писать! То он обязательно всем покажет, как надо любить свою Родину!
Наступила долгожданная осень. В белой, выглаженной рубашке, в синей шикарной кепке и с потертым, но крепким портфелем ученик первого класса переступил порог школы. То-то радости было во дворе! Кто подарил чернильницу-непроливайку, кто цветной карандаш. А Юрасик торжественно вручил настоящий циркуль!
И побежали дни, недели. Понеслись чередой уроки. Больше всего Гоги любил чистописание. Учительница хвалила его и говорила родителям, что когда-нибудь, он всех удивит ровным, четким подчерком. Мама гордилась сыном. Отец довольно улыбался в густые черные усы, перелистывая дневник первоклассника.
А лужайка все зеленела и зеленела! Даже когда широкие листья платана засыпали двор по щиколотку, стойкая трава гордо выглядывала из под слоя шуршащего золота.
Незаметно пролетел сентябрь, октябрь пронесся по булыжной мостовой. Перед парадом на седьмое ноября погода в городе вдруг резко изменилась. Налетели тяжелые тучи. Выпал первый снег!
Гоги ждал снега! Наконец-то!
Любимый двор еще крепко спал…
Ветви платана одели мягкую, теплую, белую шапку. Крыши черепичных домов старого города преобразились и больше напоминали широкие крылья невиданного доселе самолета…
Перед настоящим мужчиной лежал огромный, белый, чистый лист. Во весь мир!
… В этот день маленькая Ритуля проснулась первая. Она вылезла из-под одеяла, прошлепала по холодному полу босиком, открыла настежь входную дверь и пошла гулять на улицу сама! Её мама соскочила следом, помчалась за малышкой и остолбенела, выйдя на открытую веранду.
На некогда зеленевшей поляне, огромными каллиграфическими буквами было написано желтым по белому только одно слово – «СТАЛИН». На восклицательный знак не хватило… краски…
- Это сё? – дергала за подол маминой ночнушки малышка, показывая на красивую пропись..
- Ничего, диточка. Пойдем. Студёно нынче, – шепотом проговорила женщина, схватила ребенка на руки, быстро удалившись к себе в комнату.
Через несколько минут, снова пошел густой, пушистый, белый снег. Он сыпал и сыпал, и не было конца волшебному белому мареву… Под толстым слоем спасительного покрывала исчезло все…
- Слава богу, – перекрестилась Татьяна. В этот день она больше не проронила ни одного слова.
- Да что с тобой? - разозлился под вечер муж. – Полный дом гостей. У людей праздник, а ты как в воду опущенная.
. В этот вечер соседи дружной интернациональной семьей пили виноградное вино, пели песни, смеялись, шутили, обсуждали скорую победу над врагом и сколько еще самолетов авиационному заводу нужно выпустить в грозовое небо. Женщины вспоминали, как они ехали в теплушках с семьями, как вывозили Харьковский авиазавод под бомбежками. Как закрывали своим деткам глаза, чтобы они не видели страшное…Страшное и жестокое.. Часть фашистов стреляла по открытым вагонам, по безоружным людям, а другая часть в это время расстреливала человек пятьдесят детишек из детского дома, что стоял рядом с железнодорожной станцией…. Как убили машиниста и совсем еще мальчик, его помощник разгонял поезд до огромной скорости и резко останавливал его. Все падали, ломали руки и ноги. Но! Бомы врагов падали перед поездом… Самолеты улетали, а люди выпрыгивали из вагонов и восстанавливали искореженное железнодорожное полотно, разбирая его позади поезда… и снова рвались вперед! Как рождались в дороге дети и как умирали… от голода… Разошлись соседи поздно за полночь. Мужчины еще постояли немного на веранде, покурили, пожали друг другу руки и пошли по домам.
А утром следующего дня, вдруг опустела комната, в которой жил первоклассник Гоги…. Куда пропала семья из четырех человек? Когда успели съехать? Почему не попрощались? Никто, никогда этого так и не узнал…
…Дурачок Юрасик толкнул незапертую дверь в пустую соседскую комнату, гулко ухнул, поглядел по сторонам, вздохнул, вжал плечи в выгоревшую от времени гимнастерку. Поежился. Лучик холодного света упал на пол и осветил теперь уже никому не нужный, блестящий циркуль…
- Пустое. Пустое! – бубнил он до самого вечера…
… Через несколько дней пустующую комнату заняли новые соседи…

- Так что получается? Я не понял, баб Тань! А куда они действительно пропали?
- Такое было время… Военное. – Ушла от прямого ответа рано поседевшая женщина.
- Сдали, да? Сдали? Кто? И за что? За то, что ребенок писать захотел? - возмущался Виктор, так и не закончив в карандаше образ соседки Лики.
- Не знаю. Может, кто с ночной смены во двор вошел до того, как снег снова повалил. Может дворничиха отчиталась, может еще кто… Я Николаю-то рассказала через недельку о рукописи на снегу. Он не хотел верить… Хоть и сам сидел в Ежовщину…
-В Ежовщину? А это еще что такое? Расскажите.
- Зачем? Ты кушай, кушай. Вишь, чай остыл совсем. Пирог с рыбой вкусный получился? С лучком!
- Вкусный. Спасибо, я что-то сыт уже. Лика, можно я еще приду к вам. Портрет закончить хочу, пока в армию не забрали.
- В армию? - Удивилась девушка, отвернулась и хлюпнула носом. – Извини, у меня насморк.

Предыстория рождения

Ветер ворвался через открытую форточку и растрепал в разные стороны аккуратно сложенные листы бумаги. Десятки образов Лики в карандаше разлетелись по сторонам. Бумага опускалась то на шкаф, то под стол, то на диван. Потом лениво сползала и вновь искала новое место посадки.
- Закрой окно! - попросила бабушка. – Да собери здесь все. Скоро Виктор придет. Нехорошо разбрасывать труд другого человека.
- Это не я. Это ветер, – улыбнулась Лика. – А ты нам дальше «за жизнь» рассказывать будешь?
- Буду. Коль интерес есть. Главное, чтобы потом не забыли… Время, как ветер. Был вот, влетел… А захлопнули форточку, ан и нет его…
- Про Ежовщину?
- Нет. Про любовь и верность.

… Николай уютно устроился в глубоком кожаном кресле и с интересом рассматривал вырезанные из золотой липы шахматные фигурки. Его друг и соратник по коммунистической партии Степан пригласил в тот вечер Николая к себе домой. Покумекать над новым проектом.
- И что скажешь? - Степан взъерошил непослушные волосы. - Хорошо придумали? Молодцы ребята! Сколько материала сэкономим. С каждого крыла по три метра перкали! Главное, чтобы натяжение было по косой, да швы ровные. - Восхищался новшеством парторг Дальневосточного Управления Гражданской Авиации.
- Согласен. Идея замечательная. Осталось ее на все заводы внедрить.
- Э! Нет. Погоди! Сначала у себя проверим. Сам-то на такой самолет сядешь?
- А чего не сесть? Главное, чтобы мои двигатели работали. ПО2 планирует хорошо. Ты ходи! Ходи! Зубы мне не заговаривай! Я наметил тебе мат в три хода. Так и знай!
- Ма-а-а-ат? Не вижу. – Степан почесал театрально затылок и расхохотался. – Ну, ты даешь, казак! Кстати! Знаешь, до сих пор Владивосток еще гудит от твоей выходки. Женушка-то как? Как дети?
- Татьяна ничего. Васенька недавно первые шаги сделал. Эдик в школу ходит. Смышленый малец! Представляешь, меня батей недавно назвал!
- Да! Нашумел ты тогда. Это ж надо! Жену с ребенком у самого главного бухгалтера Дальупра отбил! Силен! Скажи спасибо, что ты мой друг! Так и партбилета лишится – не долга дорога – то.
- Благодарствую. - Поклонился Николай и вдруг вздрогнул. – Это что за шум в коридоре? Сапоги.
В открытую дверь требовательно постучали и тут же вошли три человека в военной форме.
- Степан Александрович? - сурово отчеканил высокий сухопарый офицер. – Пройдемте.
Парторг встал. Непонимающе посмотрел в глаза особиста.
- А что случилось? Самолет упал?
- Самоле-е-е-ет? Интересно. Диверсию значит готовите? Вот у нас и поговорим. А вы кто? – немигающими глазами брызнул в Николая офицер.
- Я? Николай Николаевич. К другу пришел шахматы новые посмотреть. Пару партий сыграть.
- У нас одна партия! Для партии он враг народа, японский шпион, а для вас друг? Интересно. Проверим. Не задерживаю. Идите Николай Николаевич. Идите пока. Начинайте обыск…..
…Николая грубо выставили за дверь и даже проводили несколько кварталов по ночному городу, пока он не зашел в подъезд своего дома.
Вечером следующего дня он с женой Татьяной и двумя сыновьями собирался уезжать в отпуск на поезде. Отпуск предполагали провести интересно. Нужно было заехать к его родне в Читу. Познакомить их с семьей. Потом через всю страну на Украину к жинкиной родне. Билеты куплены. Чемоданы собраны.
Николай ничего не сказал Татьяне об аресте Степана – был уверен, что разберутся и отпустят.
В семь утра глава семейства ушел на работу. Но уже через пол часа удар разбитого стекла, разбудил маленького Васеньку. Татьяна недовольно подошла к окну и заметила на полу камушек, завернутый в клочок исписанной бумаги.
Записка? Подчерк Николая.
«Танюша, бери мальчиков, чемоданы и быстро на вокзал. Меня не ждите. Спасай детей. Я арестован».
Ничего не поняв Татьяна выскочила из комнаты и столкнулась в коридоре с бывшим мужем Петенькой. Она подала в слезах записку.
Сосед прочел, насупился, схватил ее в охапку, толкая назад в дом.
Уже через десять минут Петенька тащил семью в количестве трех человек с чемоданами на автобус.
На вокзале Татьяна быстро затерялась в толпе. До поезда оставалось целых десять часов. Времени предостаточно. Только теперь она поняла, что случилось что-то из ряда вон! Николай арестован? С какого перепугу? Потом мысли спутались и она вдруг вспомнила, что оставила на столе обручальное кольцо… Два чемодана сданы в камеру хранения. Сыновья в комнате матери и ребенка – там надежней. Что дальше?
Когда Татьяна дворами прошла снова к своему дому, то застала жуткую картину. У подъезда стояли две машины. В грузовую скидывали ее вещи… Офицер особист сидел за рулем черного воронка и нервно посматривал по сторонам. Вдруг на улицу выпрыгнула злыдня Зинка и стала кричать.
- Люди, добрые! Помогите! Это ж мое мусорное ведро! Отдайте! Танькино берите, сколько хотите, а моё не тронь! Я человек рабочий! Не то, что эта со своими выродками… Два мужа, два сына… Иш-ш-шь, ты!
- Сгинь! - лениво оскалился один из солдат и закинул в грузовик конфискованное пустое грязное ведро. – Скажи лучше, куда твоя соседка подевалась? Она жена врага народа! Таких гнид мы к стенке быстро ставим!
- А-а-а-а-а! – взвыла соседка. – Не знаю. Не видела. Да она, стервоза, вчерась еще на поезде уехала в Читу. Сама видела.
- Вчера? Говоришь. – Вышел из легкового авто холеный офицер. - Проверим. Иди уже. Не мешай работать.
- Спасибо, Зинуля. – Прошептала испуганная женщина из-за угла дома и скрылась.
…. Татьяна не помнила, как она сорвалась с места, как оказалась на вокзале. Билеты на вечер были сданы в кассу немедленно. Дети почти незаметно забраны из деткой комнаты у самого носа милиционера, который вдруг стал расспрашивать нянечку о мамашах, что выезжали вчера на Читу… Чемоданы из камеры хранения вынес носильщик. И он же втридорога продал два билета на ближайший поезд.
Провидение или счастливая звезда хранила ее детей. Поезд оказался скорым. Конечная станция – Киев. Так, через десять дней Татьяна со старшим Эдиком и маленьким Василием уже свободно гуляла по Крещатику. А еще через день она появилась в доме родителей, что находился в Корсуне. Вернулась усталая, но живая и рассказала им о крутом повороте своей судьбы.
На семейном совете решили сказать всем, что муж Татьяны был вызван в долгосрочную командировку. Но на этом полоса испытаний не закончилась. Через месяц она почувствовала себя нехорошо. Вероятно, сказывался нервный стресс и дальняя дорога. Еще через месяц она поняла, что беременна. Скрывать этот факт не стала. Бабушка Оксана в ужасе смотрела на двоих малолетних внуков и на еще не появившийся живот с третьим… Шел тридцать седьмой год. Но перед глазами пожилой женщины еще не потух костер революции семнадцатого и разгул гражданской войны. Белые. Красные. Зеленые. Опять красные. И каждый день, как последний…
- У меня есть хороший врач в Киеве. Коль пронюхают о твоем Николае в наших местах – на одну мученическую душу на земле больше будет… Подними на ноги двоих. Троих сирот без мужа ты не потянешь. Прости меня, господи за грехи наши! – со слезами проговорила мама Татьяны.
- Я подумаю, – прошептали в ответ дрожащие губы…
… А Киев засыпало листопадом! Голубое небо светило удивительно ярко. Красивый, огромный город принял в спираль золотого великолепия растерянную и подавленную Татьяну. Праздник жизни кружился вокруг ее ног разноцветьем красок и не ведал, как плачет ее сердце.
Врач оказался приветливым. Человек в белом аккуратно провел осмотр. Посетовал, что больше любит принимать роды. Потом он вздохнул, назначил операцию через три часа у себя дома, взял конверт с деньгами и отпустил, написав адрес на бланке для рецептов.
Ноги сами привели Татьяну в Киево-Печерскую Лавру. Она редко приходила в церковь. Жене члена партии большевиков это было делать нельзя…
Благолепие старинных куполов. Протертая миллионами ног мраморная лестница. Приглушенный шепот у икон. Три свечи за здравие детей и мужа… «Господи! Спаси и сохрани души страждущих. Вразуми, укрепи, Господи! Дай силы, Всевидящий. Помоги рабу Николаю вернуться к детям живым и невредимым. Прости мя, Господи за грехи мои. Во Имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь…».
На следующий день Татьяна приехала в Корсунь самой счастливой на свете.
На пороге ее ждала заплаканная мама.
- Все? Прости меня, доченька. Я думала, так будет лучше. – Рыдала бабушка Оксана и протянула письмо. – От Николая. Пришло, как только ты уехала. Я бежала, бежала, но не смогла догнать тебя… А потом я молилась. Чтобы ты меня ослушалась. Долго. Весь день. Всю ночь…

- Ничего себе! Это как понимать? Значит, Николай остался жив, а его неродившийся ребенок нет? - прошептал Виктор, покусывая простой карандаш.
- Я об этом не говорила. – Улыбнулась бабушка Таня. – Человек предполагает, а Бог располагает. В июле тридцать восьмого на свет появилась чудесная девочка Инна.
- А что было там? Ну… Ну, как Николай остался жив? - теребила бабушку Лика.
- Николаю предъявили обвинение, что он японский шпион. Били головой о стены, пытали. Он ни в чем не сознавался. Был приговор. Расстрел. Но почему-то исполнение задержали на три дня. Тут вдруг арестовали самого Ежова. Дела в тюрьмах к производству приостановили. Несколько месяцев еще разбирались, из застенков не выпускали. Многих реабилитировали. Под эту волну попал и везунчик Николай. Справедливость восторжествовала. Реабилитировали. Дали ему путевку в Сочи – подлечиться. Радость - остался жив. Еще одна радость - дочка родилась. Чуть позже перевели его с семьей в Харьков на новый авиационный завод. Моторы для самолетов делать. Там же выделили трехкомнатную квартиру. С паркетным полом, с потолками трехметровыми! По тем временам роскошь небывалая. У маленькой Инночки даже была собственная нянечка и кукол полный дом! У мальчишек – машинок разных гора. Живи и радуйся! Николай говорил, что ему помогла Партия и вера в справедливость!
- А как же тот друг? Ну, Степан Александрович, который? Он тоже остался жив?
- Степа-а-а-н? – вздохнула бабушка Таня. – Погиб он. Привязали здорового мужика голым на ночь к ели. Гнус по капельке и высосал… В те времена, это называлось «перегибом»…
На глазах Лики навернулись слезы. Девчонка обняла за шею любимую бабулечку и прошептала ей на ушко.
- А та Инна, что родилась в тридцать восьмом? Моя мама? Да?
Бабушка Таня высушила поцелуями мокрые глазки внучки.
- Догадливая ты у меня! А чего плачем?
- Нет. Это я лук к салату чистила… - обманула девчонка.

Гуси - лебеди.

- Послушайте, Татьяна Васильевна, - произнес Витька, как будто извиняясь. - Вы вот так интересно рассказываете. Вроде бы со стороны. Будто не вы вовсе. Это почему?
- Да потому, милок, что я живу сегодняшним днем, – ответила бабушка Таня. - А те слезы высохли, как шелуха на луковице. По количеству шелухи только и можно определить, какова она была, зима-то…Лютая… Что, было – прошло. Выжили. И поверь, не слишком и плакались. Просто жили. Иногда с надрывом. Но смеялись больше. На небо смотрели, бога в душе не забывали. И сами не плошали. А то, как же?
- Бабуль, расскажи, какая ты в детстве была?
Семья маленькой Танечки жила в Корсуне, что на Украине. Дом, в котором она родилась, стоял на берегу Днепра, на холме. Здесь русло реки только начинало набирать силу, и река текла так себе. Не река, а реченька… На обратной стороне берега в тени густых деревьев красовался аккуратный дворец. Это была одна из резиденций царя батюшки – Николая Второго. Жила во дворце настоящая принцесса – одна из сестер царя. Княгиня жила не тужила, люду простому помогала, себя в обиду не давала. Был у нее муж – офицер. Красавец! Служил отечеству верой и правдой. Да бог с ними, пока. Поговорим о семье Тани.
Мама Оксана веселая была, заводная! Хохотушка, аккуратистка! А готовила как? Не было ей равных в приготовлении пирогов, да сдобы. Папу - Василием звали. Два старших брата обожали маленькую сестренку! Души в ней не чаяли! Баловали. Хотя и не принято было в семье сюсюкать.
Множество дядюшек и тетушек часто захаживали в гостеприимный дом. Кто-то из них имел большой участок леса рядом с городом, и лесничил там себе. Кто работал на сахарном заводе, кто держал дома на Крещатике( самая красивая улица в Киеве). Готовила мама Оксана не только своим домашним. Принимала заказы и на княжеский стол.
Как вечером детям строжайше запретят на улицу выбегать – значит, каждый знает. Будет мамушка над ромовыми бабами в русской печи колдовать. Она тесто такое делала, что даже двигаться по просторной комнате нельзя было. А хлопнешь дверью на улицу, воздух холодный в дом залетит – все! Опустится тесто – потом не поднимешь. Вся работа насмарку!
Специально для особенных торжеств (для дворца за рекой), держала семья и стаю белых, как снег гусей. Откармливали их по строгой диете – недельку только травку давали щипать. День в загоне держали и подчевали лущеными грецкими орехами. Дерево грецкого ореха во дворе росло. Огромное. Мешков пять по осени собирали. А чтобы мясо у гусынь особенно вкусным, да мягким было – подвешивали самых больших птиц в сетки – чтобы ножками они по земле не ходили. Так же кормили и поросят. Висит порося в сетке, как в люльке качается. Его с рук кормят, моют, убирают все вокруг. Чтобы чистота и порядок везде были. А как придет пора за стол гостей созывать – так всегда угощение царское, не только у княгини было. Баловал отец семью.
Но однажды приключилась в доме странная история. Так, мелочь. В один из летних дней пала вся стая гусиная.
- Оксана! Ты чем гусей кормила? Что делать-то будем? Смотри, во дворе дохлые валяются! Все! - вскипел по утру Василий.
- Отчего птица пала, не ведаю, дорогой. Я вчера вино вишневое цедила. За гусями Танюша присматривала. Жалко, сколько добра пропало! Есть такое мясо никому не позволю. Буди детей. Хоть перо ощипать, на подушки. – Расстроилась жена.
- Подушки, перины… Чем у тебя голова забита? Неладное в доме творится! Где я еще таких гусынь найду? Целых пять штук на днях пожарить надобно! Гости к княгине пожалуют. Не хорошо это. А между тем, она обещала Танюшу в гимназию определить, в свою, что при дворце. Аль, забыла? И денег за учебу даже брать не будет! И все за доброе к нам отношение! За твою выпечку, да за особенное мясо птицы! Дети! Вставайте, пока заря. Да соседи еще спят.
- Не кипятись, дорогой. Танюша пойдет в гимназию. Дитятко, - обратилась она к сонной дочери, - Ты вчера гусей на травке пасла?
- Пасла, – потирала кулачками глазки ничего не понимающая Танюша.
- А потом в загон всех завела? Дверь на крючочек закрывала?
- Не помню! – расплакалась девчонка. – Мама! Гусю жалко! Почему они спят?
- Вот пока они спят, давай им перья-то и повыщипываем. Я всем новые подушки сделаю.
- Мягкие? – засмеялась Танюшка
- А то! - Подхватил на руки капризулю отец. – Слезки утри. Маме помогать будешь?
- Буду, – согласился послушный ребенок.
… Через два часа вся ощипанная стая рядком была уложена на мусорную кучу, укрыта ветками, подальше от чужих глаз. В кучу обычно ссыпали вырванную траву с огорода, кислую ягоду, выжимки от вина. Здесь тушки гусей нашли временное пристанище. До вечера. Ближе к ночи решили вывести несчастных подальше – да закопать. Не дай бог, заболели чем? Но не пришлось…
Гуси опередили хозяев сами!
Дикий хохот стоял на улице уже часа через два! Выскочили дети из домов, соседки слезы платочками утирают. Мужики за животы схватились и чуть не падают! Цирк-то, какой!
Выбежала Танюшка с братьями за ворота. Глазам своим не верит!
Медленной походкой, вперевалочку, грациозно ставя в пыль красные лапки, вышагивала стая их воскресших гусей! Вся птица были тщательно выщипана! Белые крылья на розовых холеных спинах казались еще больше и от этого красивее!
- Причесали, бедняг! Под ноль!! Василий Ворон постарался! - закатывались хозяйки.
- Нет! Это он свои штучки Оксане показывал, как без боли птицу живьем ощипать можно, – шептала на ушко одна соседка другой. – Не даром говорят, что его дед ведьмак был. У-у! Какой силищи! Вишь, что придумали! Ощипали, да на реку отправили, чтобы во дворе не мыть.
- Замолчи! Тише! Ишь, как зыркаеть! Не дай бог порчу наведет, – встрепенулась ее подружка-сплетница. – Они такие! Моя дочь у ейной сестры в няньках ходит. Говорит, сила у них в семье особенная. С княгиней дружбу водят. Ихние детки в гимназии, как при дворе царя-батюшки, учатся. Нашлит-ка себе ровню… Не зря! Ой, не зря, все это!
- Глянь! Вот те и на! Что я говорила? Мала еще, а туда же! Заговаривает…
И действительно, было на что посмотреть!
Маленькая Танюша сорвала прутик, подбежала в голой стае гордых гусынь и погнала птиц домой, приговаривая.
- Те-е-ега! Те-е-е-га! Тега! Гуси-лебеди летели. Устали. На воду присели. Искупались. А потом по бережку, да домой вприпрыжку! Те-е-е-ега! Тега! Те-е-ега! Домой! Домой!
За ужином сдержанный Василий смеялся от души. Надо же скольким соседям на язык попали!
- Вась! Уймись. – Смущенно говорила Оксана, перекидывая тяжелую косу с правого на левое плечо. Густые волосы коснулись ее пят. - Кто ж думал, что Танюшка гусей на ночь не закроет. Они увидели, что я на мусорную кучу выбросила пьяную вишню и наелись ягоды. Голубушки! До полусмерти наелись!
- Не только наелись, а еще и напились! Я сам им остатки вина в мисочку подливал. – Вдруг признался старший сын Володя. – Па, не серчай. Коли мне нельзя было вино попробовать, так я решил хоть посмотреть на веселых гусынь.
- Ладно! Прощаю! - засмеялся Василий. – А Танюшка то их, Танюшка… «Ге-е-ега! Тега!». Приговаривает… Где только слова нашла такие, чтобы птица за ней, как на веревочке?
- Ха! Ха! Ха! Гуси-гуси, га-га-га! – заливался средний сын – Пить хотите? Да-да-да!

- Ха! Ха! Ха! Гуси-лебеди! Что же с ними потом стало? Перо отросло? - вперемежку со смехом всхлипывал от восторга Витька.
- Нет, – ответила Татьяна Васильевна, разглаживая невидимые складочки на скатерти двумя руками. – Птица могла простыть, заболеть. Без пера много не поплаваешь. Пришлось их всех съесть. Что закоптили. Что в печи истомилось до золотистой корочки. Что на княжеский стол пошло. Жир гусиный отдельно сливался. В зимние холода мы им руки и лица мазали – чтобы не обморозиться. Да мама толчёнку им с поджаренным лучком заправляла – для вкуса. А на подушках из того пера я еще долго сладкие сны видела.
- Бабуля, это правда, что у моей прабабушки была толстенная коса? Толстая- претолстая? До пят? - перевела разговор Лика. – А пра-прадед действительно был ведьмак? Да? С чего вдруг люди такое говорили?
- Да. Коса была у мамы знатная. Тяжелая. Голова у нее часто от того болела. Папа даже возил ее во Францию – к знаменитым врачам. Ничего не помогало. Пока один старичок не посоветовал снять волосы наполовину. Для женщин того времени стрижка не особенно приветствовалась. Но делать нечего. Отрезали косу. Десять килограмм она весила. Правда, правда. Мамины головные боли сразу и прошли.
- А как на счет ведьмака? - напомнил Витька. – Правда? Да? Не даром у Лики взгляд странный. Как глянет – мороз по коже!
- Не знаю. Не скажу. Для меня папа был обыкновенный. Работал он старшим машинистом паровоза. Это как командир самолета в наше время… И людям много помогал – было такое. Помню, книга у отца от прадеда была… Большая. В толстом кожаном переплете. Он ее хранил, как зеницу ока. Я по ней училась читать. Когда папа уезжал по работе. Не разрешал он мне ее до поры трогать. А я не слушала. Читала. Только ничего сейчас толком не помню.
- Совсем, совсем ничегошеньки? – не унимался Витька. – Что за книга такая, тайная?
- Там руки нарисованные были, линии всякие. Рецепты старинные. Как боль снимать отварами, как беду от дома отводить….
- Ух, ты! Расскажи! – потребовала Лика.
- Может быть потом. Давно это было. Позабыла я. Начало двадцатого века, как никак. Столько лет прошло!
- Расскажи, расскажи! Я же не отстану!
( 10.11.06)

ЧТО БОГ ПОСЛАЛ
Лика часто просила бабушку рассказать ей о далеком времени, когда она сама была меленькой девочкой. Кровавое начало века двадцатого для нынешней молодежи было уже так далеко, что казалось, больше выдумкой, чем правдой. Как жили в те времена люди? Как они вообще выжили в огне Первой Мировой, в революциях, в Гражданскую? О чем думали? Что было главным в каждом новом дне? Конечно, девочка учила историю в школе. Но одно дело слушать сжатые данные о датах и событиях от учителя, и совсем другое от родного человека. Учебники могут дать только общую картину происходящего в прошлом. Но книги, по которым учились новые поколения, всегда печатали под контролем жесткой цензуры. Они переписывались на десятки раз в угоду политическим взглядам любого правящего строя. Только воспоминания очевидцев, могут быть точны и откровенны в мелочах. Взгляд обыкновенного человека, на прожитую им жизнь часто не вяжется с общепринятыми канонами. Именно тогда, в истории начинает пульсировать настоящее, живое, бесхитростное откровение. Откровение, пережитое через сердце. Через душу, которая сумела все принять, простить, и остаться верной в любви к ближнему.

Как-то поздно вечером бабушка Таня присела она на край кровати внучки, погладила ее густые пепельно-русые волосы и завела долгий рассказ.
- Всякое бывало времечко. Когда мир да лад. Когда война, да революции. Содрогалась моя ридна земля от горя, от взрывов снарядов, от слез пролитых, от крови, от страха за близких людей.
Первая Мировая-то на исходе была. Одно время немцы даже жили у нас в доме на постое. Веселые были. Угощали меня малую шоколадками, да галетами солеными. Много смеялись, на губной гармошке играли. Только мой батя, да старшие братья хмурые ходили. Не нравились им гости. А что делать? Вот как стала наступать русская армия, постояльцы и съехали. Собрали они вещички, да и пропали из дому. Мама Оксана приговаривала вслед: «Текать - не наступать».
Забрали супостаты всё, что было съестного из дома. Пригрозили нам, детям, оружием, чтоб не рыпались. Но так, не страшно совсем. Привыкли мы к тому времени к угрозам. Особенно и не замечали. Вроде так всегда було…
Война-войной, а кушать хочется всегда. Запасы семейные к тому времени кончились. Начало весны. Птицу всю побили. Порося еще зимой не стало. Только орехов грецких в коробе немного завалялось, пол мешка картошки, да с килограмма два муки. Картошку отец запретил есть. На семена оставил. Не одним днем думал.
Была у меня подружка Настасья – дочка попа-батюшки. Вот пришла я в церковь однажды. Поменяла у нее свечу восковую на два грецких ореха. Стою, гляжу в алые всполохи огня у иконы и молю боженьку, чтобы послал он нам хлебушка. Голодно, мол. Подходит ко мне Настасья и шепчет на ухо.
- Пойдем! Покормлю, чем бог послал.
Я за ней. Зашли в погреб. А там! Яйца в корзинах! Сало копченое! Хлеб! Крынка со сметаной и даже окорок свиной на полке лежит! Вот где богатство – то!
В этот день, мы с Настасьей поняли, что такое воровать… Без спросу вынесли мы в подолах еды, сколько влезло и шасть ко мне домой!
Ох, и страшно мне было сознаться, что я в погребок церковный влезла! Да еще и не одна, а с разрешения и помощью поповны. Грех-то какой! Отец вздохнул, погладил по голове Настасью, поцеловал ее в заплаканные глазки и поклонился до пола… А я такую оплеуху получила! До сих пор помню! Мама слезы платком вытирает, но молчит…
После этого мы с подружкой редко виделись. Досталось ей дома, по первое число! Дней пять сидеть не могла! Куда и кому еду носила, не признавалась, только плакала и причитала: «Что бог послал. Что бог послал».
Спасла она нас тогда. Не дала с голоду умереть. Потом папу машинистом забрали. Платили мало или никак. Но паек продовольственный был. Воду в печи нагреем, мама в чугунок немного пшеницы бросит, малюсенький кусочек сальца. Вот и вся еда. Горячее сырым не бывает.
А однажды уговорила я маму пойти на реку, за подснежниками. Понятное дело, идем по-