Орал Арукенова

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Они забирались по канатке всё выше и выше, потом с колотящимся сердцем скользили по извилистой лыжне вниз. Озгюр – немного впереди, и Кристине это нравилось. Ей не хотелось с ним соревноваться, разве что чуть-чуть, чтобы подразнить.

Ближе к обеду они остались на вышке вдвоём. Приготовились к спуску, и вдруг Озгюр спросил:

– Ты есть хочешь?

– Очень! – ответила Кристина. – И спуститься тоже, не знаю, чего больше хочу.

– Та же фигня, – улыбнулся Озгюр. – Вон там, наверху, кафешка есть, вкусно и дешево, – указал он лыжной палкой на лестницу, ведущую наверх.

– Я бы съела пивной суп, – сказала Кристина, снимая лыжи.

– Пивной суп? Почему у немцев всё пивное? – Озгюр слепил снежок и бросил в Кристину.

– Почему у турок всё так запущено? – Кристина бросила в Озгюра перчатку и побежала в сторону лестницы.

В кафе было пусто, они расположились у окна с видом на ущелье. Вскоре появилась официантка, она принесла меню.

– Зачем пивной суп, когда можно выпить пива? – спросил Озгюр.

– Это похмельный суп. Я вчера пива перепила, голова болит.

– А у нас чечевичный суп считается похмельным.

– Это такой жёлтый? Фу, бяка!

– Сама ты бяка. Знаешь, как моя мама чечевичный суп готовит? Пальчики оближешь.

– Вы же алкоголь не пьёте, зачем похмеляться?

– Не обязательно похмеляться. Это просто вкусный суп. К тому же мои родители – современные, вино иногда пьют. А мне не нравится ни вино, ни пиво. А тебе?

– Не знаю, не задумывалась. Просто пью иногда пиво, когда грустно.

– Когда тебе грустно?

– Перед воскресеньем.

– Почему?

– В воскресенье мы навещаем деда.

***

В детстве Кристина любила ездить к деду, в его замок в горах. Замок казался ей волшебным, и она хотела обследовать в нём все закоулки. Но им позволялось заходить лишь в огромный холл на входе и в комнату деда на втором этаже. Они поднималась с папой и Фридрихом по широкой каменной лестнице, поворачивали направо, затем папа останавливался у большой двери, приложив ухо к ней, прислушивался и только потом стучался, и они ждали. В ожидании папа нервно переминался, смотрел в пол и напряженно морщил лоб, словно решал, с какой ноги переступить порог. Никто никогда не осмеливался открывать эту дверь, она должна была открыться изнутри. Дверь открывалась разными людьми, чаще всего сиделкой в униформе медсестры. Но иногда дед сам выходил из комнаты, чтобы пригласить их к себе.

Огромная комната с занавешенными окнами освещалась одной лишь настольной лампой у дальней стены. У стены красного цвета, с чёрной свастикой в белом круге. Под свастикой располагались полки с книгами, на низкой деревянной стойке стоял проигрыватель. В детстве папа предупреждал их: в комнате ничего не трогать, молчать, лишь отвечать на вопросы. Отвечать односложно: «возможно», «не знаю», «кажется», сам он разговаривал так же.

Часто они заставали деда слушающим пластинку. Мужской голос, резкий и немного визгливый, говорил про великий рейх и мировое господство. Иногда дед смотрел по телевизору фильм, в котором, судя по голосу, тот же человек выступал перед толпой людей.

– Папа, почему дедушка не открывает шторы? – спросила как-то Кристина.

– Он скучает по молодости и по своему другу.

– А что случилось с его другом?

– Он умер.

Она так и не поняла, причем тут молодость и окна, но для себя решила, что человек, которого слушает и смотрит дед, и есть его друг.

Позже, в школе, Кристина узнала намного больше про дедушкиного друга. Когда учительница показала его портрет, она обрадовалась и даже порывалась сказать, что это дедушкин друг. Потом обрадовалась, что сдержалась.

***

– Я тоже не люблю ездить к деду в Турцию.

– Почему?

– Там родители притворяются. Мама надевает платок, длинное платье и делает вид, что набожна. Мужчины собираются отдельно,

и я должен с ними проводить время. В пятницу ходить в мечеть, совершать намаз. Папа тоже притворяется, но ему хоть стыдно за это.

– Откуда ты знаешь?

– Мама-то всегда притворяется, когда родственники в гости приходят. А папа только у дедушки, но становится при этом мрачным и в глаза мне не смотрит.

– Зачем они притворяются?

– Чтобы деду угодить. Вообще мне в Германии больше нравится, только вот девушки...

– Что девушки? Не нравятся? – игриво посмотрела на Озгюра Кристина.

– Девушки здесь развратные, не все, конечно…

– Что? Что это значит?

– Ну вот, например, турчанки замуж девственницами выходят.

– Почему?

– Потому что это ценность, которую девушка дарит только одному мужчине, и сама принадлежит одному мужчине.

– Чушь! Это всего лишь секс, мы же проходили это в младших классах. Кроме того, это относится у вас только к женщинам. Тогда почему мужчины не хранят верность?

– Потому что женщина рожает ребёнка. Представь себе женщину, которая спит со всеми подряд, а потом рожает ребёнка от них всех, неизвестно от кого? – распалился Озгюр.

– Ты это сейчас всерьёз? А биологию ты не проходил? А про контрацепцию ты не слышал?

– Вот, это ваша психология! Вы не верите в чистоту и невинность, вы верите в биологию и контрацепцию.

– Нет, ну я бы, конечно, согласилась, если бы оба, и муж, и жена, хранили верность друг другу. А так…

– Дискриминация, думаешь? Если честно, мне тоже так кажется. Оба должны хранить верность, – сказал Озгюр и покраснел.

Кристина сделала вид, что не заметила, наклонилась к тарелке с супом.

– А правда, что вы только на своих женитесь? – спросила Кристина.

– Не обязательно. Но если она другой веры, то должна принять ислам. Иначе семья не примет, мой дед бы точно не благословил.

***

В тот раз они вместе с дедом досматривали фильм, а потом дед произнёс свою речь, похожую на речь с пластинки, затем стал, как обычно, возмущаться:

– Во что превратили страну? Сволочи! Предатели! Сдались коммунистам. Не удивлюсь, если по улицам разгуливает всякая шваль: евреи, цыгане, азиаты, негры.

Потом посмотрел в упор на Кристину и впервые обратился к ней:

– Не вздумай путаться с этими уродами, помни, что ты арийка – у тебя особенная кровь, её нельзя мешать, иначе мы выродимся окончательно! Превратимся в животных! Помни свою фамилию и не будь шлюхой!

Дед, выпучив глаза, смотрел на неё в упор. Кристина опустила глаза и сквозь слёзы кивнула ему.Затем дед подошёл к Фридриху, выкрикивая слова, брызгал слюной в лицо. Кристина видела, как дрожат у Фридриха ноги, а лицо горит, как уголёк. С того дня Кристина тоже начала бояться деда, и замок перестал её интересовать. Но с братом они это не обсуждали. Детям строго-настрого запрещали рассказывать про деда и его замок.

Как-то зимой дед не разговаривал с ними, лишь кивал, разрешая войти и кивал, разрешая выйти. Счастливые воскресенья длились несколько месяцев.

Вскоре Кристина узнала причину перемены. Кое-что подслушала, кое-что увидела, а потом связала всё вместе.

Много лет подряд гувернанткой в замке работала Фрида Шмидт. Она подбирала прислугу, служила сиделкой сама или подбирала их деду, так что семья не принимала участия в том, что происходило в замке. Только замечали, что прислуга время от времени менялась. Но чаще всего менялись сиделки.

Одна из сиделок и подала в суд сразу на деда и на Фриду Шмидт за издевательства и физическое насилие. Суд длился долго. Отцу пришлось заплатить большие деньги, чтобы сиделка отказалась от претензий к деду. Про Фриду Шмидт писали все газеты. Писали, что она не признала вину, но несмотря на это, её преступление вкупе с выплывшим нацистским прошлым обеспечило ей пожизненный срок.

После суда над Фридой Шмидт всё снова встало на свои места, только подбором персонала стал заниматься отец, что отнимало у него много времени и денег. Из разговоров родителей Кристина поняла, что дед оказался настоящим садистом.

***

Кристина вернулась домой под вечер.

– Отец выгнал твоего брата из дома, – тихо сказала мама, лицо её искривилось, мелко задрожали губы.

Кристине захотелось подойти и обнять её, но в их семье это было не принято.

– Проклятое воскресенье! Фридрих не захотел к нему ехать.

– Мама, можно задать вопрос? – глухо произнесла Кристина.

Мама подняла глаза:

– Ты хочешь спросить, зачем мы ходим к деду? Всё просто. Из-за денег. Когда-то твой отец подписал с ним договор о том, что семьдесят процентов прибыли переходят на его банковский счет.

– Почему?

– Он дал Генриху начальный капитал. В том же договоре есть пункт о том, что внуки должны посещать его раз в неделю, иначе не получат наследство.

– Так пускай, и не надо! – обрадовалась Кристина.

– Фридрих сказал то же самое, но это не устраивает твоего отца. Все эти деньги заработал он. Речь идёт о миллионах.

– Но нам они не нужны!

– Тогда их получит дядя Удо, который ни одного дня не работал. Всю жизнь его обеспечивает твой отец.

Кристина замолчала, ей тоже почему-то не хотелось, чтобы вечно пьяный дядя Удо получил папины деньги.

– Но ведь Фридриха папа выгнал не только из-за этого? – спросила Кристина.

– Они вчера снова повздорили, Фридрих окончательно отказался продолжать семейное дело. Сказал, что это фашистские деньги, и он не хочет иметь с ними дело.

– И что теперь?

– Теперь всё на тебе, дед давно говорил Генриху о тебе, он никогда не верил во Фридриха.

– Обо мне?! Дед говорил обо мне? – Кристина от удивления присела на стул.

– Ты с детства его любимица.

– Ну и дела!

– Всё утрясётся. Ты же и так бизнес собираешься изучать и у отца работать, – мама вытерла салфеткой глаза и принялась резать овощи. – Лучше расскажи, как ты провела каникулы?

– Нормально, – отмахнулась Кристина.

– Парень-то у тебя появился? Помнишь, тебе Даниель из старшего класса нравился? – улыбнулась мама.

– Даниель не поехал с нами, - ответила Кристина.

– Ты была в него влюблена.

– Это было давно.

– У вас что-то было? Вы целовались?

– Нетушки, не собираюсь ни с кем ни целоваться, ни встречаться до свадьбы.

– Шутишь? Хочешь девственницей замуж выйти?

– Что в этом странного? Да, хочу сохранить невинность, чтобы подарить её единственному любимому мужчине.

– Какая чушь! Где ты этого нахваталась? – мама оторвалась от овощей и внимательно посмотрела на Кристину.

***

В тот день Кристина впервые вошла в кабинет деда на первом этаже замка. Кабинет оказался светлым, дед был одет в деловой костюм и уже не казался таким грозным. Статный, с благородной сединой, он теперь напоминал ей какого-то актёра из классического фильма про миллионера-аристократа.

– Я рад, Генрих, что ты послушался меня. Фридрих – слабак и тряпка. А внучке своей я доверяю, – сказал он и протянул Кристине бумаги. – Вот, ознакомься и подпиши. И ты, Генрих.

– Можно мне это забрать с собой и не спеша ознакомиться? – ответила Кристина.

– О чём я тебе говорил! – сказал удовлетворенно дед. – Так разговаривают деловые люди. Жду ответа в течение недели.

Кристина с отцом вышли. В машине отец передал бумаги юристу. Тот, бегло пробежав глазами по страницам договора, сказал:

– Подписав этот договор, при совершеннолетии вы получите всё имущество своего деда, но тут есть условие.

– Какое?

– Вы должны выйти замуж за немца благородного происхождения, в скобках стоит «арийца», и дети ваши должны быть арийцами.

– Это условие можно как-то аннулировать? – спросила Кристина.

– Нет.

– А если я его нарушу?

– Все деньги уйдут на другой счёт, тут имя указано…

– Дай сюда, – отец взял в руки договор.

– Проклятье, это дебильный выродок моего брата-алкоголика.