ЛАЙЛИ ЭДИГЕ
НЕЧАЯННАЯ РАСПЛАТА
Михайло Иосифович медленно, глядя себе под ноги, шёл домой. Дорога была грязная, вся в колдобинах и ямах, ещё больше развороченная густым весенним дождём, прошедшим накануне, совсем не пригодная к проезду транспортом, а уж тем более к пешему ходу.
В руках он держал старую, но крепкую ещё советскую авоську с белым нарезным батоном и пачкой дешёвого молока. Ноги его, обутые в резиновые сапоги, отяжелевшие от налипшей и слегка подсохшей уже местами грязи, шли тяжело, грузно, увязая и покрываясь новыми комками тягучей и липкой земли. Михайло Иванович, отыскав более или менее сухой участок, ступил на него и, остановившись, поднял наконец голову и огляделся вокруг. Весна, яркая, зубастая, смотрела на него, задорно пыхтя теплом, шедшим от земли и уходящим в небо тонкими струйками еле различимого пара. Тут и там, стреляя зелёными глазками, с ветвей глядели проклюнувшиеся и вот-вот готовые зацвести спелые, налитые почки. А птицы, ватагами летавшие то низко к земле, то взмывая к верхним кромкам деревьев, верещали так, что в ушах звенело.
– Ух-х-х, – только и сказал Михайло Иосифович и неожиданно улыбнулся.
– Эй сосед! Здорово живешь? – сзади, гудя мотором, подъехал внедорожник. Михайло Иосифович услышал знакомый голос и повернувшись, увидел улыбавшийся щербатый рот Николая Архипова, его давнего приятеля, жившего по соседству.
– И тебе здравствуй, Николай Пахомыч, – ответил он в ответ.
– Залезай в машину, подвезу тебя! Грязь какая…
– Да мне тут метров три осталось... Сам дойду, не переживай… Ещё машину тебе перепачкаю…
– Садись говорю, сосед! Я ж из заграницы вернулся, есть что рассказать. Я вот видишь, – Архипов вытащил бутылку из сумки на заднем сидении, показывая, – виски купил, заграничного, дорогого. Выпьем может за мой приезд, отметим как-то?
Михайло мотнул головой.
– Да я в жизни не пил такое. Что это – и знать-то не знаю даже.
– Так и я не пил его раньше. Вот и испробуем. Ты вечером заходи, сосед. Посидим, поговорим. Я, знаешь, эту Германию, Берлин то бишь, вдоль и поперёк обошёл. Есть чем поделиться. И Родина ж это твоя, как никак. Немец же ты по рождению, а? Верно, Шульц? – и со значительным видом Архипов подмигнул ему.
«Да какой я там немец, – подумал Михайо Иосифович, – я и слова-то по-немецки не говорю».
Он вылез из машины и махнул вслед соседу рукой.
***
В последние годы Михайло Иосифович вёл жизнь простую, неприметную, можно было даже сказать затворническую. Как померла его жена Наталья Ильинична, женщина скромная, но характера твёрдого, сильного, сам он не сломался, как думали многие с ним случится. Но замкнулся, стал нелюдим. Редко когда выбирался из дома: если только за продуктами какими недалеко в ларёк сходить или в поликлинику провериться, как где сильно прихватит.
Он уже и не помнил, кто и когда стал звать его вот так, на старорусский манер, – «Михайло»; забыл, но особо и не возражал. Чистокровный немец и по матери, и по отцу, Михайло Иосифович немецкого не знал, обычаев никаких не соблюдал. Да и прожив всю жизнь в Казахстане и напитавшись культурами казахов и русских, уйгуров и других народов, считал себя скорее «немецким казахом», ну или на худой конец «русским немцем». Он знал, что дедов его сослали с Украины в Казахстан ещё во времена раскулачивания, но дальше этого историю семьи не изучал. На эту тему говорить Михайло Иосифович особо не любил: вопрос идентичности бередил его душу, а поскольку ответ на искомое – «кто я» - не находился, то однажды он решил закрыть его для себя и не поднимать более.
Единственный сын его Артём, повзрослев и обзаведясь семьей, подал документ на репатриацию в Германию. Оттуда сын посылал переводы, часто звонил и уговаривал отца переехать к нему, но Михайло Иосифович отмалчивался и согласия не давал.
Ночами он часто просыпался в постели посреди пустого дома, от скрипа половиц или иного какого нечаянного глухого стука, и невольно искал глазами жену Наталью Ильиничну. Ему было пусто без неё. За всю семейную жизнь он редко был откровенен с ней в чувствах, но на похоронах её неожиданно для всех вдруг завыл громко и протяжно, осознав, что потерял в жизни что-то самое ценное.
«Когда уж я наконец-то повстречаюсь с моей Наташенькой?» – думал он всё чаще.
– Сосед! Михайло Иосифович! Ты дома?
– Тут, я тут, – сказал Михайло Иосифович, выходя из курятника во двор и держа в руках теплое ещё, обмазанное пометом и облепленное перьями, яйцо, которое пока ещё несла раз в неделю его единственная курица.
– Пойдём ко мне, посидим. Поляна уже накрыта, и тебе, Михайло, я думаю, тоже полезно будет проветриться.
***
На столе стояли отварная картошка, зелёный свежий лук, очищенная и порезанная селёдка и чёрный бородинский хлеб. Посреди стола красовались тёмная запотевшая бутылка виски, привезённая соседом из заграничной поездки, и поломанная на дольки плитка казахстанского шоколада. Сам Архипов много улыбался, шутил, показывая на телефоне фото Берлина и его достопримечательностей, говорил и говорил, так что Михайло Иосифовичу оставалось только кивать и слушать.
– Зря ты, Михайло, к сыну не переедешь! Что здесь тебе ловить-то осталось? Ни жены, ни семьи, ни собаки даже нет у тебя, Шульц! Дай-ка я налью тебе этого напитка – вис-ки, – сказал, растягивая слова и расплываясь в довольной улыбке Архипов и разливая напиток в высокие гранёные стаканы.
– Да что я? Я-то что… Здесь моя Родина. В Казахстане…
– Не придумывай ты, Михайло! Кто по крови немец, казахом или русским никогда не станет, – они молча чокнулись, и Архипов залпом выпил весь стакан. – Взгляни на себя – ты ж до мозга костей немецкой выдержки, как хорошее такое немецкое пиво. Ну и педант ты такой же, как и они. И структурой, так сказать, мышления немецкой породы…Я тебе знаешь, что скажу? – переменившись в лице, ставшим вдруг хмурым, неожиданно тихо сказал ему Архипов. – Я тебе так скажу: после поездки я как-то иначе на немцев и на Германию смотрю! Вдруг вспомнились мне несмываемые их грехи перед нашим советским народом…
Михайло Иосифович удивлённо взглянул на соседа.
– Я тебе так скажу, Михайло, – продолжил тот, – только там я понял вдруг, что не-на-вижу их всей душой! – выпалил Архипов и сверкнул глазами. – Там знаешь, как? Идешь по местам этим… и таблички висят, вроде того, с надписью: «Мы об этом никогда не забудем» – это бишь означает, что они тот «грех» свой и раскаяние увековечить хотят… сукины сыны! И мы им этого тоже не забудем! Я, я лично не забуду!
Михайло Иосифович молчал, опустив голову вниз и не глядя на Архипова.
– Что ж ты молчишь, Михайло? Или тебе сказать нечего? – он вглядывался в глаза Михайло Иосифовича, словно злясь и распыляясь от его затянувшегося молчания. – Скажи что-нибудь?
– Что я скажу тебе, Николай Пахомыч, дело оно темное… прошлое…
– Да какое же оно прошлое, если там, в Германии, до сих пор есть эти фашистские гады! Они живут, размножаются, проповедуют свои идеи… и тихо ждут, как затаённый зверь своего часа, чтобы вдруг напасть снова, как только такие, как мы, потеряем бдительность… – Архипов, выпив второй стакан виски и изрядно уже опьянев, смотрел на Михайло Иосифовича не мигая и уже совсем не улыбаясь.
– Так что же ты молчишь, Михайло?.. Или тебе сказать нечего? – Архипов встал из-за стола, подошёл вплотную к соседу и, пахнув в лицо смесью алкоголя и солёной рыбы, прошипел: – Или ты, гнида фашистская, тоже тихо сидишь, как и они, и только и ждёшь своего часа, чтобы напасть на нас?
– Да как ты смеешь? – прошептал Михайло Иосифович и, приподнявшись со стула, упёрся лбом в лицо Архипова.
– Сволочь ты, Шульц. Фашист он и есть фашист… – проговорил Архипов и улыбнулся.
Михайло Иосифович, схватив рукой стоявшую рядом бутылку недопитого виски со всего размаху ударил ею в висок Архипову, и тот, закатив глаза, как-то сразу обмяк и рухнул на пол ему под ноги. Струйка ярко-алой крови поползла от виска Архипова и образовала лужицу около грязного сапога Михайло Иосифовича…
***
Летом того же года в следственном изоляторе города Алматы следственно-арестованный по статье сто шесть часть третья УК РК «Умышленное причинение тяжкого вреда, повлёкшей смерть потерпевшего» Шульц Михаил Иосифович закончил жизнь самоубийством посредством повешения. Накануне он написал записку, «что просит никого не винить в своей смерти и будет рад наконец-то уже встретиться со своей Наташенькой». | 
