ТАТЬЯНА ВАСИЛЬЕВА

Ну Ба!

Памяти

моей прабабушки

Горбуновой Прасковьи Ефимовны.

– Ну Ба!

– А я говорю хлеб грязными руками хватать грех! И не нучи на меня, я тебе не лошадь.

– Ну Ба, ну какой «грех», двадцать первый век на носу. И руки я мыла, и не хлеб это, а тесто.

– Тем более! Самой пора с тестом управляться, чай не ребёнок уже.

– Ба, да зачем? Сейчас всё в магазине купить можно.

– А мужа своего ты тоже казённым кормить будешь?

– Ну какой муж, Ба? Замуж сейчас не модно. Да и рано мне ещё.

– Да окстись ты! Как же рано? Осемнадцатый год пошёл.

– Нее, не хочу я.

– Не хочет она, ты посмотри. Да кто ж тебя возьмёт, бесова ты кость? Космы хоть прибери. Ходишь распустёхой, как шишига бешена.

– Ба, ничего ты не понимаешь. Это же стиль такой. Причёска. Самый писк.

– Писк! Как сноп в овин несли, да не донесли. А мужики-то они знашь, каких любят?

– Каких?

– Ладных, да складных, да хозяек хороших. Да покладистых, да не гневливых.

– Ой, Ба! Тогда это точно не про меня. Не   видать мне мужика как своих ушей.

– Зубоскалит она ещё. Уймись ты, пустомеля. Да уж знамо дело, не видать. Больно шебутная ты. Вся в бабку свою, дочку мою заполошёну. А мать твоя, моя внучка, хорошая вышла. Гладкая.

– Да уж, артефакт ты у нас, бабуль. Я кому не расскажу, что моя прабабушка Ленина видела и революцию помнит, так не верит никто.

– Не видела я Ленина, не бреши. А чего её помнить, революцию? Я вот, барина помню. Хороший был барин. Добрый. Фабрика у него ткацкая была. Все деревенские бабы на ней работали. Я молодая, шустрая. Больше всех наткала – больше всех получила. Приказчик выдаст по-честному, да ещё и на полушку больше. А на полушку знашь что можно было купить? Пряник в лавке можно было купить. Медовый. Да, хороший был барин. В революцию фабрику запер, ключи приказчику оставил. Всё оставил: и дом, и хозяйство. А сам с семьёй уехал в заграницу куда-то. Потом большевики фабрику-то дотла и спалили.

– Как спалили, зачем?

– А я почём знаю?

– А потом что ?

– А потом и церковь тоже, ироды окаянные. Так мы дома молились. Они стариков-то не трогали. А молодежь всё учиться уговаривали.

– А ты что?

– Да ничего. Работящая я была, вот безграмотная и осталась. Родители в школу не пускали, потому что я всё могла. И прясть, и ткать, и по дому, и испечь, и прибрать. А сестрица моя са-а-а-мая младшая, ничего не могла. Вот её в школу и отправили. Дома-то от неё толку всё равно никакого не было. Только урон один и разорение.

– Ба, а как же ты безграмотная жила? Сейчас без образования никуда.

– Как, как! Хорошо жила. Замуж хорошо вышла вот и жила хорошо.

– За богатого?

– За любимого. За прадеда твоего. Муж знаешь какой должен быть? Добрый и не жадный. Вот тогда будешь всегда сытенькая и в тепле. Так вот я тебе и говорю, пока я живая ещё: смотри, как тесто ставить, шалопутка ты моя драгоценная.

–Ладно, пойду ещё раз руки вымою. Специально для тебя. И давай там, учи меня уже с тестом этим твоим управляться. А то и правда, мало ли чего.