ДИЯЗ БАЙСЕИТОВ
ВОЙНА, КОТОРУЮ Я ПРОИГРАЛ
(эссе с претензией на мемуаристику)
Каждый из нас ведёт незримую, глубоко личную войну со свихнувшимся временем. Вкусив дурмана мнимых свобод и гонимое страхом своей конечности, оно несётся галопом, сминая судьбы и круша добродетели. Тисками меркантильной морали, время стремится выжать из нас человеческий сок. Понуждает нас быть эгоистами, самовлюблёнными рвачами и увлекает в бездумную гонку за успехом. Кто-то выдерживает натиск и принимает бой. Я же его проиграл. И я помню, как это случилось.
Помню, что с раннего детства проявлял интерес к звездам. Я завороженно читал древнегреческие мифы, мечтал о телескопе, и рисовал луноходы как умел. И я благодарен родителям за то, что интерес мой вовремя разглядели, записав любознательного своего третьеклассника в кружок астрономии «Плеяды» при Дворце школьников. Название символично - так именуется звездное скопление в Тельце, в котором рождаются молодые и горячие голубые звезды. Шесть лет, проведенных в этой замечательной колыбели, навсегда изменили меня. Обогатили духовно, укрепили интеллектуально и подготовили ко вступлению в такую непростую, и куда болеё прозаичную взрослую жизнь. Заслуга эта, в первую очередь, нашего замечательного преподавателя - Веры Ивановны Загайновой.
Я как сейчас помню первый урок и знакомство с ней. Мне, мальчишке из горного поселка, все эти городские ребята с их непонятной речью и манерами, казались какими-то инопланетянами. Я был сконфужен, и хотел было попросить маму забрать меня домой, к войнушкам, блиндажам на деревьях, картошке в золе и другим понятным вещам, еще до начала урока. Но стоило Вере Ивановне заговорить о том, как устроен небосвод, каким образом открывались греками и арабами первые светила, где искать Полярную, и как работает бурлящий котел Солнца - как я забыл обо всех тревогах, и с головой погрузился в новый мир. В мир астрономии. Вера Ивановна говорила с нами чутко и доверчиво, с присущим ей умилительным говором - буква «р» ей давалась с трудом. Она хлопотала с нами как с родными, личным примером давая понять, каким человеком стоило бы стать в жизни. Она ночами перепечатывала наши каракули на старой заедающей «Ятрани» (эдакий советский ундервуд), чтобы мы могли выступить наутро в с докладом в малом зале самой настоящей Академии наук. Вера Ивановна и поныне педагог. Её кружковцы, теперь уже канадского происхождения, занимают призовые места на олимпиадах по всему миру. Она сменила место жительства на болеё комфортное, окружение – на болеё благодарное, но не изменила своему призванию. В своём поединке со временем она одержала тихую, но значительную победу. Без бравады и транспарантов.Другим маяком, осветившим фарватеры наших взрослеющих душ, стал героический образ её мужа и соратника, первого казахстанского воздухоплавателя Виктора Загайнова. Он погиб на её глазах, в самый разгар международных соревнований на воздушных шарах. Его баллон был пробит гондолой неосмотрительного соседа. При падении он сделал всё возможное для спасения находившейся в корзине дочери друга, взяв её на руки и приняв весь удар на себя. А мог ведь сделать иначе. Крикнуть скованной ужасом девчушке – следуй, мол, за мной, – и влезть за отпущенные две минуты выше по стропам, укутаться в оплётку вспоротого шара, как некогда сделали герои Жюля Верна. Мог поступить иначе и виновник аварии, обеспечив абордаж крюком багра и смягчив тем самым падение обеих корзин. Но багор был использован им для отцепки от скукожившегося внизу нежданного балласта. Эта трагедия вошла в современную историю авиации как образец силы духа и мужественности. То был выбор шекспировского масштаба, принятый в считанные минуты. Выбор человека, выигравшего свою войну со временем посмертно.
Время шло, и уже в средних классах кружковские шалости сменились осознанием серьезности нашего дела, поиском своего научного призвания. Мне досталась тематика Солнца. К тому времени у меня уже был свой домашний телескоп, и я засел за так называемую «службу солнца». День за днём, на протяжении трёх лет, я исправно делал зарисовки солнечных пятен, проецируемых на бумажный экран. Каждый месяц я сводил в журнал полученные данные и подсчитывал число Вольфа, характеризующеё солнечную активность. Раз в год я докладывал о результатах своих работ на юношеском симпозиуме в торжественной обстановке большого зала Академки, неизменно получая дипломы высшей степени. Параллельно я поступил в заочную Одесскую астрономическую школу. Решая задания по почте, мне удалось достойно представить наш кружок и себя. Вплоть до того, что замаячила реальная перспектива уехать учиться туда по гранту.
И кто знает, может, не за горами была уже самая настоящая научная карьера, но тут нагрянули трудные перестроечные времена. Взбесившеёся время оголило свой звериный оскал. Всеобщий упадок начал ощущаться во всем: в настроении людей, в унизительном дефиците и галопирующей инфляции. В культуре, и уж тем болеё науке – стране попросту стало не до неё. Моим простым, без «жилки», родителям было непросто сводить концы с концами. Пришлось впервые всерьёз задуматься о дальнейшем пути. И я совершил непростительное предательство: пошёл на поводу у престижа и перевёлся в «школу предпринимателей» с экономическим уклоном, тем самым определив свой выбор. С маленькой такой буковки «в».
Мне запомнился один момент, который ознаменовал для меня этот мысленный рубикон, эту постыдную капитуляцию. Дело шло к выпускному вечеру, а средств на костюм у родителей попросту не оказалось. Было дано объявление в газету о продаже ненужного болеё телескопа. Покупателями оказалась компания кавказской национальности, возлегавшая у бассейна тогда еще диковинного коттеджа. Им, хмельным, и невдомёк было, что изображение окна некоей Оксаны из дома напротив было перевёрнутым. Новоявленные наблюдатели отсчитали неторопливо положенную сумму из толстой пачки и разлили по новой из румяной пузатенькой бутылки. О, этот безжалостный zeitgeist 90-х.
Вступив на путь гуманитария, я быстро освоился в новых для меня, по большей части иллюзорных, понятиях. Неплохо окончил школу для будущих предпринимателей, поступил на престижный казгушный экономфак, пробился в заветный «КазМунайГаз» и вскоре совсем утратил связь со звёздным своим прошлым. Но имена светил, контуры созвездий, образы туманностей и галактик по сей день всплывают в моей голове сами собой при виде ночного неба. Я постыдно опускаю взгляд и гоню их прочь – они напоминают мне о том, как я проиграл свою войну со временем.
***
Пока бегут куда-то марафоны,
пока звонят по ком-то телефоны,
и мировых элит шайтан-машина
сердца сжимает хваткой карантина.
В одном тихом, наполовину старинном здании детской библиотеки им.Бегалина по субботам творится мистерия. Иного и быть не может в стенах бывшей «Пушкинки», с её рядами антикварных фолиантов в подземном склепе двухэтажного книгохранилища, бесчисленными ячейками-шампурами поисковой картотеки и, как поговаривают, идущими под самый парк лабиринтами бомбоубежищ. Итак, в этом наполовину старинном здании происходит реанимация культуры. Тут учат будущих мастеров литературного жанра. Учат читать и писать, практически сызнова. И это, увы, не деловитые «разряд, баллон, ещё разок… и слава богу» вокруг экстренного больного. В моём случае это, скореё, почтенной давности утопленник, коего некий чудак на берегу выловил багром вступительного экзамена и вздумал делать искусственное дыхание. Вдох – и вот вам инжекция античных гимнов Гомера. Вдох – и Данте с Петраркой, Гюго и Шекспир последовательно наполняют спинной, продолговатый и головной мозг. Вдох – и веселящий газ эпохи ренессанса, и густой эфир из гения романтиков, и реалистов, гуманистов и нигилистов, барокко и модерна, – заструились в отёчный от долгого бездействия мыслительный бронх, в тёмные кружева его альвеол. Пока не достигнут крошечным пузырьком света сердечной мышцы, ещё, впрочем, недвижимой.
Между тем чудак наш настойчив, и все эти манипуляции перемежаются короткими, но крепкими толчками в грудь уроками драматургии, поэзии, стилистики, истории искусств. И потому удивитесь ли вы, поразитесь ли вы, если однажды утопленник содрогнётся вдруг в рвотном позыве, изогнётся в погибель и выдаст в качестве домашнего задания мутное, совершенно бестолковое поначалу словесное содержимое, что годами оседало в нём из продуктопровода окружающей действительности. Но постепенно проясняется, что чудак наш был добрый маг Парацельс. Что сила искусства способна воскресить к жизни даже самое чёрствое сердце, пробудить долго спящий талант, раздуть в пламя пепелище с единой тлеющей искрой творческой мысли.
А потому воды наших вовсе не утопленников уже, но рожениц и родильщиков слова, становятся всё прозрачнеё, всё светлеё. Оседает муть, и всё чаще виднеётся перламутровый взблеск чьей-то будущей жемчужины.
Такая вот славная мистерия преображений творится в ОЛША (Открытая Литературная Школа Алматы). |
