Проза

Адольф Арцишевский

Предчувствие

Мы не ручаемся за документальную точность рассказа, детали могли быть иными,но суть эпохи и беспокойный ветер перемен - они неповторимы.

…Он привычно занял место на заднем сидении и тотчас ощутил фантастический запах из, казалось бы, безвозвратного детства.

- Что это?

- Клубника, - сказал шофер. - Первая клубника.

И протянул ему пиалу, наполненную до краев крупными алыми ягодами.

- Так вроде рано еще.

- Моя мама знает особый секрет.

Ягоды были как на подбор, они источали волшебный аромат. Он взял одну на пробу. Она долго истаивала во рту, будя целый пласт далеких радужных воспоминаний. И он решительно вернул кисешку шоферу:

- Передай Айсултану, порадуй малыша.

- Понял. Будет сделано.

Уже одна мысль о младшем внуке могла выбить из седла. И он, гася невольную улыбку, принахмурился даже. А потом… потом было уже не до сантиментов. И по дороге в аэропорт он раскрыл папку с бумагами, лишь машинально отметив про себя, что город за ночь как бы и не проветрился, не очистил легкие для нового дня. Столицу душит транспорт, растущий автопарк стал сущим наказанием для Алматы.

Это была плановая поездка президента в регион со всеми сопутствующими такой поездке ингредиентами. Он был предельно собран и сосредоточен. Но когда лайнер приземлился в Акмоле, когда пассажир номер один пошел на выход и ступил на трап самолета, он в первое мгновение опешил даже. Потому как его тотчас взял в свои крепкие объятия акмолинский ветер, взвихривая полы пиджака, по-свойски взлохмачивая шевелюру и как бы пытаясь внести беспорядок и разнобой в его планы и мысли. Там был комсомольский задор в этом степном порывистом ветре, дышалось по-молодому, полной грудью, как это было когда-то в Темиртау и Караганде, а еще раньше на заре туманной юности в Днепродзержинске. Вот бы такой ветер да в Алматы, подумалось ему. В предгорьях Алатау подобное в принципе исключено. В Алматы климат носит - как бы это сказать точнее? - совещательный голос. Нет, но бывают пылевые бури, сухие грозы, но это не для демонстрации силы и даже не для острастки, а так - для разнообразия жизни.

Должность обязывала его вести дорожный образ жизни. Но каждый раз, томясь из-за пурги и прочих метеонеудобств часы, а то и сутки в аэропорту Костаная, Актобе или Семея, он по прибытии в Алматы обнаруживал почти невозможное, неземное затишье. Оно должно бы восприниматься как благо, но на деле оборачивалось сплошным негативом. И если глянуть на город с Чимбулака… Да что там! Даже с Кок-Тобе на город лучше не смотреть. Он словно бы покрыт кошмой, и почти физически чувствуешь, что город задыхается. Ко всему прочему Алматы был предельно плотно застроен и перспектив для дальнейшего расширения города не просматривалось…

А здесь, в Акмоле, пространства были безграничны, дали смотрелись прозрачно и ясно. И после Алматы непривычными были просторы, что открывались вокруг, будоража воображение и настраивая сердце на смелые мечты.

Кавалькада машин притормозила у первого светофора. И было видно, как по переулку по-кавалерийски мчался ветер, взвихривая пыль и песок. Картинка эта отчего-то западала в душу, не вызывая негатива, а вселяя напротив - оптимизм.

И вот он - Дворец целинников, ему вскоре суждено будет стать Конгресс-холлом. И центральная площадь города, она казалась в те годы огромной. И здание Дома Советов, в период становления новой столицы оно в течение нескольких суровых лет будет резиденцией президента. Помнится, именно здесь проходила встреча президента с раввинами тридцати стран, и мне, журналисту, удалось на ней побывать. Это было в преддверии первого съезда лидеров мировых и традиционных религий. Не помню, о чем конкретно там шла речь, но я по результатам этой встречи выдал на гора разворот газеты. Меня восхитила менора, которую раввины преподнесли президенту. То был символ надежды на мир и согласие, которые в глазах раввинов олицетворял наш президент. Я тогда засмотрелся на это искусное изделие еврейских зергеров. Интересно, из какого металла изготовлен подсвечник? Наверное, я не просто подумал об этом, но и вполголоса, чуть слышно произнес свой вопрос. Потому что раввин, стоявший рядом со мной (я уж не помню, из какой он страны) так же чуть слышно, вполголоса сказал, чуть припадая на букву «р»:

- Сильвербро.

И этот межъязыковой гибрид был поразителен. Мы не знали языка друг друга, мы разговаривали как бы на разных языках, но поняли друг друга с полушепота.

…Повестка дня была сверхплотной, и надо было уложиться за день, он не любил незавершёнок, это было не в его стиле. И он не то чтобы спешил, а как бы переуплотнял график работы. И когда удлинились тени, когда день что можно, нужно ехать в аэропорт.

И вновь кавалькада машин притормозила у последнего светофора. И ветер, игравший в догонялки с пустым пластиковым пакетом, вновь промчался по переулку. И хоть воздух за окошком машины был явно с пыльцой, но отчего-то хотелось не задраивать люки, а наоборот их открыть. Там, за окном, был свежий воздух, и, вдохнув его всей грудью, впрямь ощутишь его свежесть, дарующую ясность мысли, покой и уверенность в завтрашнем дне.

Когда они переехали через Ишим и надо было поворачивать вправо, к аэропорту, он негромко сказал шоферу:

- А давай-ка возьмем чуть левее.

И шофер, вышколенный по первому классу, без звука вырулил левее. Кавалькада машин тоже взяла влево.

Он вышел из кабины, как бы разминая ноги. Задумчиво и долго смотрел на неказистые строения левобережья. На ум упрямо шли пушкинские строки из «Медного всадника»: «По мшистым топким берегам чернели избы здесь и там, приют убогого чухонца». Ну, положим, не убогого и не чухонца, а коренного жителя тутошних мест, который наперекор ветрам и вьюгам живет здесь искони веков и любит эту суровую землю, она благословенна и дана ему от Бога.

Но тут ему вспомнилось и начало «Медного всадник»: «На берегу пустынных волн стоял он дум великих полн». Усмешка тронула его губы, спасительная самоирония всегда была на страже. Хотя… Вот с кем он посоветовался бы именно сейчас, вот чьи резоны он выслушал бы с готовностью.

И вдруг неведомо откуда, словно из-под земли, явился всадник на вполне себе хорошем коне. Служба охраны кинулась ему наперерез. Ретивые, однако, ребята. И лишь отмашка самого остановила их.

Всадник спешился. Уважительно пожал руку. Внимательно глянул на машину:

- Хороший Тулпар.

- Ну, лучшая машина - это лошадь.

- Тоже верно. Без коня казаху никак, - сказал аксакал. И произнес полувопросом:

- Работаете, значит.

- Приходится работать. А как иначе.

Сейчас бы махнуть в седло, пришпорить коня и дать ему волю, покоряясь безудержному сердцебиению и той страсти, что неистребима в душе степняка. Но - куда там… Вот он и ответ на вопрос вопросов: «Работаете, значит»…

Он сокрушенно вздохнул. Коснулся ладонью бархатистой скулы коня. Тот сторожко глянул на всех, кто рядом. А в лиловой глубине его глаза отражались и травинки у копыта, и безмерное небо, и невообразимая даль горизонта. И вдруг почудилось, что там отражаются дворцы и проспекты, которых нет, но которые будут.

И он вдруг попросил старика:

- Дай, аксакал, мне бата.

И то наваждение, то, что почудилось ему в те мгновения, было столь сильным, что потом, уже в салоне самолета, одолевая дрему под реактивный гул, он размышлял о столицах, что возникли из небытия. Возникли как бы по велению Творца, но и по воле человека, облеченного властью, которому дано было осознать, что страна не сможет жить так, как жила раньше, что новая столица есть веление времени и без нее у страны нет и не может быть будущего. Он вспоминал все, что читал и знал об этом. О городе Бразилиа, возникшем в сердце джунглей и по прихоти создателей его имеющего абрис самолета. О том же Санкт-Петербурге, воздвигнутом волей Петра. Об Анкаре - этом дивном детище Ататюрка. О том, как непросто рождались эти города и не родиться не могли. Он думал о далеких странах и о превратностях судьбы, что вызывали к жизни новые столицы, а лицо его словно бы овевал тугой неутомимый ветер Сары-Арки, вдали как бы виднелись излучины Ишима в зеленых тучных тугаях и даль степная, неохватная, как небо, щемящая душу, как вещая мелодия Курмангазы. Все это, все пронзило его сердце, лишило покоя, открыло в нем второе зрение, пронзающее пелену грядущих дней…

…Самолет перед посадкой сделал над городом круг, как бы демонстрируя панораму столицы у подножия гор. Город был подернут дымкой выхлопных газов.

Впрочем, на земле это как бы не чувствовалось.

А в салоне автомобиля стоял все тот же утренний запах клубники.

- Внуку передал? - спросил он у шофера. Тот даже не стал уточнять¸ о чем речь.

- А как же!

- И что он?

- Ну как это - что? - улыбнулся шофер. - Умял за милую душу. Дети это любят. Витамины как-никак.