БАХЫТЖАН КАНАПЬЯНОВ

От имени редакции хочу поздравить моего Сансэя - Жан Бахыта Канапьянова с наступающим юбилеем. Пожелать ему здоровья и новых творческих успехов. В прошлом году он стал лауреатом престижной Государственной премии имени Абая. Это огромная радость для всех нас. У меня есть несколько стихотворений, посвященных моему Учителю. Когда-то он говорил мне, что поэзия - это не рифма, не строфа, а странное мироощущение, особое состояние души, подобное наркотическому опьянению, И на свет рождаются строки, которые диктует тебе сам БОГ. А срифмовать Ботинок и Полуботинок каждый сможет. Вот я и попробовал )))

ПОЛУБОТИНОК

Полуботинок Бахытжана

В его прихожей спит.

Во сне он видит страны,

Что истоптал пиит.

Голландский гульден славный

Звенел по мостовой,

И крошки круассана

В кофейне над Невой.

Он видел камни Рима

И Александрплац,

И все тропинки Крыма,

Московских листьев вальс.

Ну, спи, полуботинок,

Упрись носком в сундук.

Ты для него - БОТИНОК

И настоящий друг.

Фархат Тамендаров

***

УМЕЮЩИЙ СЛЫШАТЬ МУЗЫКУ НЕБА

Я просто пишу стенограмму,

И авторство мне ни к чему,

Но путь мой к небесному храму

Не повторить никому.

Б. Канапьянов

Я знакома со многими стихами этого удивительного поэтического сборника «Достояние души», ибо стихи не имеют границ и не подвластны жестким рамкам карантина. Знакома по международным поэтическим фестивалям Евразии, на которых не раз выступал поэт Жан Бахыт, и по его книгам, вышедшим в разных странах мира.

Бахытжан Канапьянов редко пишет притчи. Но романтическую притчу «Урюк и тополь» можно считать одним из манифестов поэта, спрятавшего в ней своё понимание назначения поэта и поэзии в любые времена, особенно в эпоху, когда на смену короткой оттепели приходят заморозки или холодновато-тягучий, как болотная жижа, застой, или пандемия нашей эпохи:

… Люди не познают вкуса моих плодов.

Но они почувствовали весну

раньше обычного.

Цветы мои

живут в глазах людей,

ибо устали они зябнуть в холоде долгой зимы.

Спрятана в этой притче и ещё одна важная для поэта, родившегося в городе Кокшетау и учившегося в ауле Сырымбет, мысль – вечный спор аула с городом, живой природы - с каменным монстром. Ведь у тополя – своя важная миссия: «Он уже пускал белый пух на мостовые города». Природа пытается смягчить и гармонизировать всё вокруг, как, впрочем, и поэзия, несущая гармонию в этот прекрасный и яростный мир.

Жан Бахыт постоянно пытается соединить несоединимое, и это, на мой взгляд, придает особое обаяние его оригинальной поэзии. В стихах он естественно опирается как на традиции «тихой лирики» (неслучайно одно из его стихотворений начинается со слов «Золотая тишина»), так и на творческий опыт шестидесятников с их темпераментной, искрометной публицистичностью. Недаром столько лет он близко дружит с замечательным мастером, последним из их блистательной когорты – поэтом и мудрецом Олжасом Сулейменовым.

Так, в стихотворении «Медео» стремительный марафон горожанина, внутри которого, казалось, «спираль движения звенит,  щекочет нервы», пленника давно намеченной цели с «оценкой в баллах и в очках», понимающего, что «ключами всё заведено», натыкается на тихую заводь степной, аульной, подлинной жизни: «…где вечен запах кизяка / И дым над речкой, / Пастушка на холме легка / Среди овечек». Неслучайно среди примет творчества в одноименном стихотворении поэт противопоставляет внешней суете «на листе узор прожилок», ибо он бережно хранит «с корнями связи». Его девиз: «Жить настоящим. / Как этот лес – корнями пить / Земную влагу. / И сквозь листву лучами лить - / Свет на бумагу».

И поэзия дальних дорог («В дороге даль земная гложет…»), далёких путешествий (вспомним лирическую миниатюру Жана Бахыта «Кочевая звезда» и его признание «Я кочевник с авиабилетом…») неожиданно сталкивается на страницах книг Канапьянова с ласковой поэзией родного дома (стихотворение «Старый дом»), правда, помнящего и годы тревог, страданий и бед («Был за окнами

сталинский тракт…»).

Но мы понимаем: именно в родных степях, рядом с горным ручьем дано поэту услышать не только «музыку неба торжественно и

молчаливо», но и тяжёлую поступь времени в масштабах всей вселенной: ушедшего ХХ века и приходящего ему на смену ХХI. Осва-

ивая новую реальность, Жан Бахыт придумывает новые слова, неологизмы: «векзаметр» – «вектор Вселенной», или «компьютодор», чтобы заставить нас задуматься поглубже о

том, как на наших глазах «миф вплетается в явь», а «…виртуальный мир, что в мониторе, / витийствует под знаком сатаны».

Так, стихотворение «Земная баллада о космосе», посвящённое Чингизу Айтматову, переносит нас на затерянный в степях перрон крошечной станции Тюре-Там, который проезжает любой поезд, следующий по маршрутам «Москва – Ташкент», «Москва-Ашхабад», «Москва-Алма-Ата». Поэт осторожно нащупывает и помогает нам услышать спрятанную в экзотическом топониме степную музыку: «Тюре-Там…». Рядом с летчиками возникает и старушка-казашка в стареньком платье из хан-атласа, что «прячет смятые деньги в цветистые рукава»: пытающаяся продать на полустанке маленькие дыньки. Бережное внимание к маленькому, простому человеку – ещё одно наследие шестидесятников (сразу вспоминается: «людей неинтересных в мире нет…»).

Пройдет совсем немного времени, и в стихах Жана Бахыта появятся драматические мотивы. Поэт побывает в мёртвой зоне на Припяти (в 1986-1988 годах он – участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС), и ему, как и мудрым организаторам фонда «Невада-Семей», станет ясна неумолимо приближающаяся трагедия казахских аулов, окружающих полигон и обречённых на мучительное молчаливое вымирание. Об этом – «Плач смуглой луны»:

Ночь перед взрывом подземным, знаю,

что скорби полна.

В ночь перед взрывом я вижу –

смуглая плачет луна.

Слезы её золотые в радиоактивном стогу.

Как на рентгеновском снимке аул,

что на том берегу.

Дмитрий Мережковский отнёс бы поэта Жана Бахыта к поэтам «ночного зрения»: почти в каждом его стихотворении мы сталкивается с ночным пейзажем или вечерней зарисовкой. И это понятно – в ночи живёт тайна, и её присутствие в стихах поэта – ещё один знак подлинной поэзии.

Работа в кино, учеба на Высших сценарных курсах одарили поэта умением и в стихах оригинально монтировать кадры («В долине таял образ дня, / Рождались тени. / Куст превращался возле пня / В рога оленя»), строить дальний и ближний планы, выписывать лирический сюжет свежо и увлекательно, одной емкой деталью рисовать, деликатно используя цвет, запоминающийся образ: «…и в полумраке белая пелёнка, / Как белый флаг притихшей суеты», «мы впрягаемся в быт / и вертим лебёдку судьбы», «Мелькнула цыганкою в шали / Бездомная муза моя». А по сюжету небольшой поэмы «Кочевница», состоящей из трех разновременных частей, переносящих нас в различные эпохи, вполне можно было бы снять остросюжетный короткометражный фильм.

В пейзажной лирике и в сюжетных балладах Жана Бахыта царствует энергия знакового поэтического жеста, создаваемая обилием глаголов и отглагольных форм, за которыми ощутимо проступает сильная и деятельная личность автора.

Совсем иначе, по другим законам живёт любовная лирика поэта. Его лирические миниатюры согреты трогательным в своей чистоте чувством и словно нарисованы тонким, деликатным пером по белоснежной рукотворной бумаге. Здесь всё хрупко, нежно и требует трепетно-бережного прикосновения: «Дыхание моей любимой / Качнуло тишину слегка. / Быть может, ангелом хранима, / Что входит в образ мотылька».

Автор книги «Достояние души» отважно обновляет поэтический словарь, органично включая в него самую современную лексику («сейсмологический зенит», «кислородная подушка», «инфаркт», «космический гравий», «радар», «дискета», «стенограмма», «виртуальный мир», «монитор», «терапия точек»).

Естественно ощущает себя поэт в координатах европейской культуры (в его сердце звучит и «медный… траур Шопена», и Гомер протягивает дружественную руку батырам из древнего казахского эпоса). Поэт не признает лилипутов – с гигантами он чувствует себя на равных. Поэтому лирический герой поэта так легко становится «частицей Амстердама». Автор этих стихов очутился в мире давно знакомых, любимых образов и творцов («Мне кофе подает рембра̀ндтовская дама», «И героиня Рубенса на вахте / Помилует меня в последний час», «Мне Питер Брейгель дал такое средство…»).

Писатель с достоинством оспаривает в миниатюре «Когда теряют мастера» уязвимый афоризм Б.Л. Пастернака, зацитированный до дыр. А в стихотворении «На мотив детских книг» поэт противостоит спорному призыву Мандельштама «Только детские книги читать, только детские думы лелеять», понимая, что, следуя этому совету, невозможно избавиться, взрослея, ни от льстивой улыбки, ни от потомственного страха «печальных зрачков».

…«Концы стихотворений обязательно должны уходить в небеса», - считала Белла Ахмадулина. Жан Бахыт – из тех, кто услышал сердцем этот мудрый совет. Судите сами:

И, прячась строкою в дискету,

Проступит на той стороне

Тот образ, что виден поэту

В небесном предутреннем сне…

Книга «Достояние души» состоит из трех разделов – «Дорога столетий», «Высокогорье» и «Тюркские мотивы бытия». Все это объединяет высоким поэтическим слогом нас, землян, из века прошлого в век нынешний.

Книгу стихотворений «Достояние души» естественным образом дополняют поэтические переложения Жана Бахыта из казахского фольклора, Махамбета, Абая, Шакарима, Мыржакыпа Дулатова, Ахмета Байтурсынова, Магжана Жумабаева, Мукагали Макатаева. Именно поэтические переложения, а не просто перевод с языка на язык. Так когда-то великий Абай перекладывал образы Пушкина, Дельвига, Лермонтова, Полонского, Бунина на язык поэзии казахской степи.

Настоящие стихи, родившись в одной географической местности, уже не принадлежат только месту своего рождения, они бродят, кочуют по времени и пространству, находя и умножая почитателей поэтического таланта Жана Бахыта.

Сентябрь, 2020

Лола Звонарёва,

доктор исторических наук,

секретарь Союза писателей Москвы.