 К 175-ЛЕТИЮ ЖАМБЫЛА ЖАБАЕВА
16 (28 февраля) 1846 г. – 22 июня 1945 г.
«МЕНЯ БЛАГОСЛОВИЛ ЖАМБЫЛ …»
Прошло почти 38 лет, но я, как сейчас, помню этот страшный день - 26 августа 1980 года. В этот день мой отец Абдыкадыр кари Иминов получил инфаркт миокарда. Он был в очень тяжелом состоянии. Отца повезли в Алма-Ату и положили в Центральную городскую клиническую больницу.
В то время я был студентом 3 курса филфака КазГУ. Чтобы ухаживать за отцом, в больницу лег и я. Весь сентябрь находился рядом с ним. В октябре начались занятия, полдня я - на лекциях, а остальное время - рядом с отцом.
Отец знал, что умирает. Знал и видел это и я. Удивительное дело, когда человек уходит, он вспоминает свою Родину, детство, юность, родителей, близких и дорогих ему людей.
Почти все его рассказы мне хорошо запомнились, многие из них я записал. И эти месяцы, проведенные рядом с отцом, меня многому научили, и я лучше узнал жизнь.
Абдыкадыр кари тихо скончался 7 июля 1981 года, и последнее его слово было - «Аллах».
После него остался архив: книги, письма, документы, стихи, а главное - записи о своей жизни. Предлагаю Вашему вниманию его рассказ о дружбе с Жамбылом.
Воспоминания о Жамбыле
Сегодня 9 июня 1972 года Казахстан отмечает 125-летие со дня рождения Жамбыла Жабаева (официально юбилей акына в республике отмечали в этот день. - И.И.). Слушая выступления по радио и телевидению, читая статьи и воспоминания в газетах, журналах, мне кажется, что все это сказано и написано не о том Жамбыле, которого я лично знал, а о другом, незнакомом и чужом мне человеке.
Обо мне вновь никто и не вспомнил, никто не пригласил на торжества. Кому я нужен?! Придет ли время, когда будут говорить о моих особых отношениях с акыном? Ведь темы «Жамбыл и религия», «Жамбыл и имам» закрыты, наверное, навсегда…
Утром попросил супругу приготовить на масле лепешки: прочитаю молитву, помяну человека, который в далекие 30-40-е годы заменил мне отца, спас, наверное, от неминуемой гибели. Пройдет суета торжеств… А я с сыновьями съезжу на могилу Жамбыла и вновь прочитаю молитву, посвящая ее акыну.
Порою, он мне снится, и я долго с ним беседую, иногда спорю, как в юности. Сегодня во сне он мне сказал: «Напиши обо мне, может быть, когда-нибудь пригодится». Поэтому я взял в руки перо и стал писать о нем, о нашей дружбе…
* * *
Но прежде хочу рассказать немного о себе.
Я родился весной 1917 года, в древней уйгурской столице - городе Кашгар, в семье потомков ходжей. Детство мое было счастливое: я жил на Родине, очень любил родителей Иминахуна и Сакинахан, братьев, сестру. Получил хорошее мусульманское образование, закончил медресе. Изучал Коран, арабский и персидский языки, светские дисциплины.
В 1931 году уйгуры подняли антикитайское восстание. 12 ноября 1933 года была провозглашена Восточно-Туркестанская Исламская Республика. В феврале-апреле шло кровопролитное сражение за Кашгар. Среди защитников города был и я, мне тогда не исполнилось и 17-ти лет. После падения Кашгара начались массовые расстрелы. Среди расстрелянных был и я, чудом оставшийся живым. Я упал, а на меня упали тела людей, которые стояли передо мной, и это спасло мне жизнь.
В конце апреля 1934 года я с караваном из Советского Союза перешел границу в районе Эркештам. В Кыргызстане в это время еще был голод, я видел десятки погибших людей. Я был один, со мной не было родственников, друзей, и везде я был чужой. В поисках работы и покоя я побывал в городах Ош, Фергана, Андижан, Ташкент, Красноводск, переплыл на теплоходе Каспийское море, увидел Баку, шесть месяцев проработал на нефтеперерабатывающем заводе в азербайджанском городе Гянджа.
В 1935 году приехал в Алма-Ату. В стране в это время был воинствующий атеизм, были закрыты почти все мечети. Я везде открыто читал намаз, Коран, и это спасло мне жизнь, благодаря этому познакомился с Жамбылом, приобрел друзей, единомышленников.
По приезду в столицу республики несколько дней жил в мечети, от людей я узнал, что недалеко от города в Каскеленском районе в совхозе «Политотдел» строят школу. Отец мой Иминахун привил мне любовь к физическому труду. Я был неплохим строителем, поэтому с радостью поехал туда работать.
Я всей душой полюбил казахов, этот скромный и гостеприимный народ, быстро овладел казахским языком, полюбил их песни и музыку, особенно кюи Курмангазы. В это время казахская письменность была на латинице. Литература, которая была издана на основе арабской графики, уничтожалась. Я стал собирать старые книги, так оказался у меня сборник Абая. Я не расставался с этой книгой, многие его стихи знаю наизусть до сих пор.
* * *
Один из руководителей совхоза «Политотдел» был сородичем Жамбыла, именно у него я познакомился с акыном. Жамбылу, наверное, рассказывали обо мне, что, мол, здесь живет и работает верующий юноша. Он решил поговорить со мной. Меня пригласили к нему.
Я зашел и увидел человека среднего роста, с бородой, одетого в чапан, на голове была тюбетейка. Таких стариков в те годы было немало. Но что-то меня поразило в нем. Это были его глаза. Они внимательно смотрели на меня, в них я увидел ум и печаль, которые приходят к мудрым людям с годами. Он приветливо поздоровался.
- Как тебя зовут? Откуда ты родом, сынок? - спросил он с улыбкой.
- Зовут меня Абдыкадыр, родился и вырос я в г. Кашгар. Родину был вынужден покинуть в апреле 1934 года, - ответил я.
Я, конечно, слышал о Жамбыле. И мне было приятно с ним познакомиться. В тот первый день нашего знакомства больше говорил я, Жакен внимательно слушал. Он лишь изредка задавал вопросы. Я кратко рассказал о своем родном городе, родителях, учебе, восстании уйгуров. Но больше всего, конечно, говорил о религии. Мы были люди разных поколений, национальностей, судеб, но нас объединяла великая вера в Аллаха, в его силу и милосердие. Только беззаветно верующий человек в те годы мог открыто читать намаз. Жакен хорошо знал Коран, глаза его помолодели, когда он прочитал первую суру «Аль-Фатиха» из священной книги.
Эта первая встреча сделала нас родными и близкими людьми. Он с отеческой заботой отнесся к моей горькой судьбе, меня благословил и пригласил к себе. Так я оказался в Кастекском (ныне Жамбылском. - И.И.) районе.
Акын вырос в религиозной семье, дядя его Тайты дважды совершил хадж. Жамбыл всю жизнь читал намаз, соблюдал мусульманские обряды. Он часами любил слушать, как я читаю Коран, многие суры я переводил на казахский язык, комментировал. Любил слушать Сунну, рассказы, описывающие жизнь Пророка, живо интересовался хадисами. Иногда я читал наизусть стихи моих любимых поэтов Алишера Навои, Молла Билала, Абая и Габдуллы Тукая.
Благодаря Жамбылу я стал довольно известным человеком, в народе меня уважительно называли «мулла Жамбыла» или «мальчик-мулла».
Дома у Жамбыла я познакомился со многими писателями, деятелями культуры и искусства. Запомнились мне беседы с Сабитом Мукановым, он был религиозным человеком. Сабит ага часто подробно расспрашивал меня о жизни в Кашгаре. Позже он напишет роман о Чокане Валиханове «Промелькнувший метеор».
* * *
Как-то в конце 1938 года акын пригласил меня к себе. «Мне уже 92 года, и ты уже не мальчик. Если я завтра умру, кому ты нужен, Абдыкадыр», - сказал Жамбыл. Я молчал, прекрасно понимая, что акын прав. Он продолжал: «Я много думал в последнее время о тебе и решил тебя женить. В Узун-Агаче живет мой земляк Шарип. У него есть дочь-красавица Гульжахан, которая родилась и выросла здесь. Семья эта состоятельная, пользуется уважением властей. Если ты женишься на ней, станешь зятем Шарипа, то я могу умереть спокойно».
Я был знаком с этой семьей, и действительно Гульжахан была красавицей, поэтому я сказал: «Жаке, все в Вашей воле, если Вы так решили, если девушка согласится - я не против».
На следующий день Жакен и я поехали в Узун-Агач. Гульжахан с улыбкой встретила нас. Шарип внимательно выслушал Жамбыла и сказал: «Я не против, если молодые согласятся». В тот же день, пригласив небольшое количество гостей, Жакен сам совершил обряд бракосочетания - неке кию, так я стал зятем Шарипа.
Послереволюционные годы изменили людей, страх поселился в их душах. 1937-1938 гг. - это страшные годы репрессий. Почти каждый день мы узнавали, что забрали того или иного человека.
Я был знаком с семьей Ораза Жандосова, несколько раз был у них в гостях. После того как репрессировали О. Жандосова, арестовали многих его родственников, друзей, да и просто знакомых. Конечно, и я переживал, что репрессии могут коснуться и меня.
После первой поездки Жамбыла на Декаду казахского искусства и литературы в Москву дважды приезжал к нам в аул Сакен Сейфуллин. Он узнал о моем увлечении лекарственными травами и во второй приезд подарил книгу «Лекарственные растения», изданную в 1903 году на татарском языке в Казани. Это была книга, которой Сакен ага сам пользовался более 30 лет, и поэтому подарок был дорог вдвойне. Подарил он эту книгу с дарственной надписью, автограф был и на одной из страниц.
После того как С. Сейфуллина репрессировали, я вынужден был уничтожить дарственную надпись, но личный автограф в самой книге остался. Эту книгу я бережно храню до сих пор (сейчас эта книга находится в архиве кари. - И.И.).
Теперь вернемся к моему рассказу о моей женитьбе на Гульжахан. Странная жизнь у меня была с ней. Мы были молоды, красивы, как будто, любили друг друга, но страх, который поселился в душах людей, сделал наш брак невозможным. В это время были расстреляны, отправлены в лагеря, в ссылку почти все мусульманские священно-служители, а я открыто читал намаз, соблюдал и совершал мусульманские обряды. Мой тесть Шарип, страшно напуганный режимом за свою жизнь и жизнь дочери, просил меня десятки раз изменить свой образ жизни, но я не мог. Отношения мои с тестем и с женой становились все напряженнее. Дошло до того, что летом 1939 года неожиданно за мной приехали из районного НКВД и увезли в Узун-Агач. Дома сделали обыск, забрали Коран, изданный в Казани в XIX веке, книгу, подаренную С. Сейфуллиным и другую литературу.
Неприятная весть быстро дошла до Жамбыла. Акын приехал в Узун-Агач на своей машине, не заходя в административное здание НКВД, стал стучать тростью по входной двери, вскоре вышли почти все сотрудники, которые находились в здании. Вышел и начальник. Очевидцы рассказывали мне, что акын ударил его тростью и потребовал, чтобы меня немедленно освободили. Начальник объяснил, что от моей супруги поступило заявление, что я веду религиозную пропаганду, храню мусульманскую литературу, и он вынужден был меня арестовать. Жамбыл попросил показать ему этот донос и здесь же его порвал. Меня освободили, лично в руки акына передали мои книги. Почти все эти книги я сохранил до сих пор.
Я понимал, что Жамбыл спас меня от большой беды. Ведь, кроме доноса, в руках сотрудников НКВД были и мои книги, и среди них одна с автографом Сакена Сейфуллина.
Наш брак с Гульжахан стал невозможным.
Жамбыл сказал, что в Каргалах живут его близкие друзья, родственники Буйрекбай и Жамиля, и что я буду жить с ними. Вскоре в Каргалах я построил отдельный дом и навсегда связал свою судьбу с этим красивейшим селом.
* * *
После начала Великой Отечественной войны отношение к религии стало меняться. Государство понимало, что в это сложное время народу не выстоять без поддержки Аллаха. У нас сформировалась группа, человек 250, беззаветно верующих. В группе были в основном жители сел Каргалы и Майбулак, но немало было представителей и других населенных пунктов.
Активистами этой группы были Малсак Накысбекулы, Ыстыбай Кеншимулы, Сулеймен Турсынов, Кожамкул Бейсеуов, аксакалы Аббас, Сыдык, Сембай, Кожахмет, Жунус, Жайлау. Этих людей я очень уважал. Они были людьми сильной воли, твердых убеждений, которые в страшные годы сталинских репрессий сохранили веру и открыто, не скрывая, выполняли все мусульманские обряды, собираясь по пятницам. Мы, наверное, были ближе друг другу, чем родные братья.
Жамбыл часто посещал села Каргалы и Майбулак, бывал в семьях этих людей, по-отечески относился к ним. Эти простые и добрые люди всегда чувствовали его поддержку.
В Каргалах находилась мечеть, построенная в 1886 году на средства волостного правителя Сата Ниязбекулы. После революции в здании располагалась школа. Акын, конечно, знал об этой мечети. Мы мечтали вновь там открыть мечеть. В 1943-1944 гг. Сталин ослабил давление на религию. В это время Жамбыл поехал в Алма-Ату на прием к Жумабаю Шаяхметову и добился, чтобы мечеть открылась вновь. По его личной рекомендации первым имамом стал я. Эта была первая религиозная община официально зарегистрированная на территории Казахстана. Уже после нас зарегистрировались мечети Алма-Аты и Семипалатинска. На ее открытии был Жамбыл, он стал часто бывать в ней, совершая жума-намаз. Надо открыто сказать: если бы не было Жамбыла, не было и мечети в Каргалах. В те годы на всей территории Казахстана действовало 7-8 мечетей.
* * *
Я хорошо помню кудай тамак, который дал Жамбыл перед отправкой своего сына Алгадая на фронт, которого мы все провожали в столицу республики, куда он поехал на своей собственной лошади, чтобы сражаться на фронте в кавалерии Красной Армии.
В годы войны жырау тяжело переживал гибель своего сына и многочисленные жертвы всего советского народа. Тогда он написал, наверное, свои лучшие стихи, посвященные войне. Но это была лишь видимая сторона жизни акына, а на самом деле он еще больше ушел в религию. Много молился, размышлял о жизни и смерти, о вечности. Подолгу рассказывал мне о своем детстве, об отце Жабае.
Жамбыл, к сожалению, стал чаще болеть. Болезнь обострилась весной 1945 года. В это время он часто мне говорил: «Когда я умру, обряд жаназы совершишь ты. Об этом я сказал Ж. Шаяхметову, С. Муканову и своим близким родственникам».
17 июня тяжелобольного Жамбыла увезли в Алма-Ату в больницу. 22 июня 1945 г. Жамбыл скончался. Эту тяжелую весть мне лично передал водитель Жамбыла - Нагашыбек.
23-24 июня с Жамбылом люди прощались в Алма-Ате, в Театре оперы и балета, а 24 июня, после обеда, его тело привезли в аул. В тот же день вечером Сабит Муканов сказал мне: «Абеке, мы оба знаем, что Жамбыл завещал Вам совершить обряд жаназы. Выполните последнюю волю акына. Об этом знает Шаяхметов».
Во всем мне помогал известный религиозный деятель из Алма-Аты Шарип хаджа. Я присутствовал, когда обмывали тело акына сородичи.
25 июня в старом доме акына я тайно совершил обряд жаназы. При этом присутствовали Сабит Муканов, Калкаман Абдыкадыров, Гали Орманов и близкие родственники.
После похорон, на могиле акына первым Коран прочитал Шарип хаджа, вторым я.
Тысячи людей провожали в последний путь акына, мы все прекрасно понимали, что хороним гордость и славу Казахстана.
Четверть века прошло после кончины Жамбыла, но боль до сих пор у меня не улеглась.
Я тогда прекрасно понимал, что в моей жизни начался новый этап. Мой ангел-хранитель ушел, а я остался со своими проблемами один.
Я молил Аллаха, чтобы он помог мне.
ИЮЛЬ, 1972 Г.
Абдыкадыр ИМИНОВ | 
