Ну вот, значит, берет Герасим персидскую княжну и бросает ее за борт. А та и вынырнула обратно, с Мумой в руках, утопленной Герасимом давеча. А в зубах у Мумы – Золотая рыбка. Вытянул их обратно в лодку обалдевший от такого оборота Герасим, сидит, крестится. На ту беду мимо Емеля проезжал на своей печи. - Эй! – кричит. – Герасим! Ты чего там словил? А к Герасиму от великого изумления вернулся дар речи. - Что поймал, то поймал, - отвечает он Емеле. – Ехай дальше, сам разберусь. - А то смотри, - почесал Емеля под мышкой. – У меня печка как раз раскочегарена. Могли б ушицы сварганить. Да и бабе твоей не мешает просохнуть. - Сам ты баба! – оскорбилась персидская дива голубых кровей. – Я, если хочешь знать, княжна! - Это правда? – спросил Емеля Герасима. - Ну, - сказал малость успокоившийся Герасим, и потому почти что вернувшийся к обычному своему состоянию. -Что-то непохожа, - усомнился Емеля. - Это у меня просто всю косметику смыло, - пожаловалась княжна. – Видел бы ты меня раньше! - А как ты оказалась у Герасима? – пытает дальше Емеля.- Что за непонятки такие? Это ведь совсем из другой оперы. - Да это Степан Разин мимо усадьбы барыни тайком проезжал, с похмелья был, на самогон меня у Герасима и выменял. Барыня же, как увидела меня, приревновала к Герасиму и велела утопить. А этот козел немой – под козырек, ему же не привыкать! Камень мне на шею, и в воду. Изверг! -Ну, ну! – смущенно промычал Герасим, поглаживая Муму по мокрой дрожащей спинке. - А как же ты выплыла, с камнем-то на шее? – удивляется Емеля. - И почему собачонка эта живая? По книжке-то этого, как его…Тургенева, этот немтырь к ней ведь тоже камень привязал. - А я не сама! Это Золотая рыбка! Запуталась в моих юбках и взмолилась, чтобы я ее отпустила, - говорит княжна. - Уже два моих желания выполнила. Я на дне вот эту собачку нашла. Жалко так ее стало. Попросила ее оживить, а меня – плавать. - Так это получается, что у тебя теперь всего одно желание осталось? - спрашивает Емеля. - Точно так! – наконец вмешалась Золотая hыбка. – И давай-ка, красавица, загадывай его поскорее, да выпускай меня, а то я задыхаться начинаю. - Да брось ты ее, - сказал Емеля. Он хорошенько пригляделся к княжне и уже влюбился в нее. – И перебирайся ко мне на печь. У меня тут хорошо! Тепло, пироги вон доходят. Слышь, Герасим у тебя совесть еще осталась? - Ну, - растроганно промычал Герасим, сморкаясь и утирая слезы. - Тогда греби к берегу. Герасим взялся за весла. Княжна в это время что-то прошептала Золотой рыбке и отпустила ее в воду. - Вот, красавица, грейся давай, да ешь пирожок. Он вкусный, с капустой, - ласково сказал Емеля, уступая княжне лучшее место на своей печи. – И ты, Мума, устраивайся поудобнее. Нечего тебе больше у Герасима делать, а то еще снесет тебя корейцам или китайцам на рынок. Он ведь неадекватный, от него всего ожидать можно. А мы поедем с тобой, княжна, куда только велишь. Теперь я буду исполнять все твои желания, уж очень шибко ты мне глянулась. Кстати, что это ты там нашептала рыбке? - Так, пустячок один, - ответила с набитым ртом счастливая персидская княжна. – Чтобы Степке Разину, этому изменщику и душегубу, не сносить головы. …Ну вот, заснул, наконец, мой внучек. Пойду-ка я, запишу эту сказочку, да другую сочиню для следующего раза. Глядишь, так и стану писателем на старости лет! |