2 апреля 2015, четверг
Павел Банников
31 марта был оглашен короткий список «Русской премии» 2014 года, куда вошла повесть казахстанского писателя Юрия Серебрянского «Пражаки». А издательство iKitap Dykeni на днях анонсировало выход новой книги писателя, о которой стоит написать отдельно.
Во второй книге стихов Серебрянский предстает перед нами несколько иначе, чем в первой («Рукопись, найденная в затылке»). Надо сказать, что первая поэтическая книга была неожиданной: это был резкий переход от на время оставленных не очень удачных опытов в прозе к удачным в поэзии. За пять лет с момента выхода «Рукописи, найденной в затылке» Серебрянский не только получил признание как прозаик («Русская премия» 2010 года в номинации «Малая проза» за повесть «Destination: дорожная пастораль»), но и, кажется, определил, что именно есть объект его исследования и в поэтическом творчестве, и в прозаическом – человек вне своей языковой, вне своей культурной стихии. Основа первой книги – ностальгия, ревизия детского опыта, пересмотр и определение его роли для лирического героя. Для героя/героев «Ломаного русского» нахождение на границе культур – норма жизни и основа мира. Что же с таким героем делать и как его понимать, что считать «своим»? Кто есть современный русский вне России? А что, если он вообще специальный такой русский – советский (или даже так – sovietcky), а вполне возможно, не русский даже (этнически), а русскоязычный (русский по профессии, по выражению Довлатова) – в последнее время это противопоставление обретает смысл в связи со все большим отдалением пищущих по-русски вне России от российских реалий и иной их гражданской идентификацией.
Что же определяет этого советского/русскоязычного, какая культурная травма для него важна, травма ли это, ее нужно изжить или же это достояние его? В повести Destination вопрос поставлен прямо, может, даже излишне прямо для художественного текста. В стихах же, которые предстоит увидеть читателю после или вместо моего назойливого предисловия, Юрий Серебрянский более тонок и ведет своего визави скорее не к размышлению, а к прочувствованию, к инсайту. Через создание конфликтных речевых ситуаций, через движение от общих фраз и обрывков разговоров к глубоко личным переживаниям, через намеренное неточное цитирование песен и фильмов, фразы из которых вошли в речь так глубоко, что уже перестали для большинства ассоциироваться с их действительными авторами:
Сложно понять мир, о котором не снято ни одного советского фильма, кроме «Эммануэли», или «И белый лебедь на пруду качает красную звезду».
Это перемещение между личным и общественным, своим и чужим только ярче проявляет вопросы, ставящиеся автором. Возвращение к ностальгическим темам первой книги – эпизодическое и стоит уже на ином уровне осмысления:
Сё, стою и стучусь к своей дочери через мультфильмы – стук в будущее через собственное прошлое уже не ностальгия, а попытка определения своих координат в настоящем. В том числе языковых. Упомянутые неточное цитирование кино- и поп-музыки, насыщенность заимствованиями и бытовыми реалиями, становящимися все более схожими в разных странах: «От Гонконга до Праги восемь тысяч семьсот километров, но я в Праге» нарочитое нарушение грамматических норм, создающее иронический эффект в последнем тексте книги, единственном, не собственно поэтическом, лежащем на границе сценария и раскадровки – все это и есть тот самый ломаный русский, становящийся в книге субъектом вместо приема. Ломаный русск(ий) оязычный герой/автор, ломаный русск(ий)оязычный читатель, ищущий определенности, но не так, чтобы всю и сразу, не стремящийся скоропалительно провести свою культурную идентификацию. Даже если иногда и тянет умереть «весело и свободно.//Ashes to ashes.//Боуи ту Боуи.», то ломаный русский выбирает другой путь, задавая вопросы, а не ища однозначных ответов «про все». Он знает – только в частностях можно найти крупицу истины – и предлагает нам поступить так же. Чем, собственно, и стоит заняться – прочесть эту книгу.
http://liter.kz/ru/articles/show/8012-lomanyi_russkii |