Усталым движением руки Бота сбросила сумку у порога. Подумала о том, что нужно привести свой несчастный заслуженный кактус в порядок, полить его. «Давно пора!» – прозвучал посторонний голос откуда-то из глубины комнаты. Рука непроизвольно потянулась к только что снятой туфле на шпильке, а мысли рванулись в диаметрально противоположных направлениях – Кто? Как? Что за бред? Убью! Боюсь! – Да расслабься ты, госпыдя-я-я, не хотел я тебя пугать…» – протянул тот же голос. Все еще прыгая с одной мысли на другую, сиплым от невроза голосом Бота произнесла: – Ээээмм, ааа, а кто говорит, извините… – Я! – гордо заявил голос. – Ну, ясный пень, а немного конкретнее, если вас не затруднит. – Кактус я, кактус. Эдуард! – последовал ответ. – Да, старушка, сто лет вместе, а знакомимся только теперь. Бота в нерешительности немного потопталась на месте все еще в одной туфле, припомнила те сомнительные сосиски, которые упоенно жевала совсем недавно в университетской столовой. Все дело в них, в сосисках! Траванулась, к гадалке не ходи. – Ты всегда была зверски мнительна, дитя мое, – прокомментировал эту мысль Эдуард. – Слушайте, если это розыгрыш, то совершенно дурацкий! Кто это, черт возьми? – уже не на шутку рассердилась Бота. – Вроде в университет каждый день бегаешь, а мозгов….Ой, пардон… – Оскорблять меня в собственном доме вздумал! Эдуард, вы – хаммммммм, – заведясь и вновь спохватившись протянула Бота, проглатывая очередную аналитическую мысль о том, что ведет эту непринужденную беседу, не прибегая к услугам рта, голосовых связок и… к чему там еще прибегают?... А вот голос Эдуарда вполне различим и довольно громок для галлюцинации. – Наконец вспомнила, как думать надо, – съязвил болтливый кактус, – снимай уже свои подковы, в дом проходи, – гостеприимно пригласил он. – Спасибо, – глуповато пробормотала Бота. Сняла обувь, повесила куртку на крючок и медленно прошла в комнату. Все как всегда, никаких признаков непрошенного гостя. – За монитором я, глупая, – подсказал Эдуард. В ответ девушка только глаза широко раскрыла, но за монитор все-таки настороженно взглянула. Ну да, там ему и место! – Ну, здравствуй, милка, – пропел Эдуард. -– Здрасьте,– вежливо откликнулась Бота. Присела на кровать, подумала, еще немного попугалась и окончательно утвердилась в мысли о дьявольском происхождении сосисок. – Не греши на отечественный общепит, детка, приходи уже в себя, сидишь как пришибленная, не смешно уже, что за долгоиграющая реакция на кактус? – нагрубило растение. – Слушай, что происходит? Прихожу домой, выслушиваю бред какого-то Эдуарда! Что еще за фантасмагории? – Ой, называй, как хочешь, – обиделся кактус. – Что непонятного, не пойму! Я – твой кактус Эдуард, для своих можно Эдя, ты – моя долго думающая хозяйка Бота. Живем с тобой с твоих четырнадцати, моих ста четырнадцати лет. Шесть лет делим кров. Припоминаешь? – Ага, – ответила она, – и мысли, значит, мои читаешь. И все обо мне, стало быть, знаешь? – Ага. – Веселенький денек. – Не говори. – Ну и что ты молчал шесть лет? И чего это тебя сегодня прорвало? – Скучно тебе, замучалась, бедняжка, дай, думаю, вправлю ей мозги. А то совсем все никак, разве нет? – Есть малость… – Ну вот! Поставь-ка чайник и переоденься, поболтаем. И вытащи уже меня отсюда, на свету разгляди – вижу, что еле сдерживаешься, пощупать хочешь. Валяй, я не обидчивый! Только осторожно, я породист и колюч! Бота осторожно подняла горшочек и отнесла на кухонный стол. Только здесь приметила забавные глазки на колючем толстячке. Вроде добрые такие глазки. Не страшные. – Расскажи, Эдуард, почему сейчас со мной говорить вздумал? – Помочь тебе хочу, сказал же. – Чем говорящий кактус может помочь взрослой самостоятельной девушке-журналисту? – Вот знал же, что ты зазнайка, но ничего, будем работать. Читал я давеча твою бурду. Конечно, пишешь ты хорошо, но ни о чем. Мыслей нет в твоей головушке, милочка! Куда все девалось? Раньше тексты были глубже, шире, интереснее, а сейчас вода одна. – Ну, извини, время такое, кризисов развелось, и у меня кризис. О чем писать, народу ничего не нужно, не катаются больше высокопарные статьи, мяса и крови подавай. – Раскудахталась! Мяса и крови! Тебя это не должно волновать. Вот тебе и проблема. Гонишься за тем, что нужно массе. А масса у тебя довольно мрачная и туповатая. Будто для отсталых пишешь. Возомнила из себя гениальную писаку, которая отреклась от своей мечты сотворить что-то на века, и снизошла до рыночных отношений, чтобы выжить в джунглях жизни. – Ну знаешь! – А что, неправда? Что ты делаешь для того, чтобы поддерживать задатки таланта, которыми наделена? Пишешь всякую дрянь по желтым газетам и идиотским журналам. Живешь по принципу – деньги есть, остального не надо! Куда делись мечты о великих творениях? Куда ушли светлые мысли? Ты уверена в том, что талант никуда не денется, что он навсегда, и что когда-нибудь, в любой момент, ты сможешь показать себя миру во всей красе, а сейчас тебе просто не до этого. Потеряла ты себя, дорогуша! Воцарилось долгое липкое молчание. Все это слишком навязчиво, неожиданно, громоподобно и нелепо – говорящий цветок, весь этот разговор, упреки и заявления о помощи. Обвинения в потере себя, что еще может сказать эта колючка? – Если ты хотел уколоть меня побольнее, у тебя это неплохо вышло, – наконец произнесла девушка. – Если ты восприняла мои слова именно так, то ни черта ты не поняла. Слушаешь слова, вроде обидные, но не слышишь мысли, которую эти слова сплетают. Выключи отрицание и возмущение, подумай, а потом расскажешь мне, что надумала, – холодно отозвался Эдя. А потом и вовсе умолк. Потому что… Потому что дальше…Не было никаких разговоров, просто пришло осознание правоты колючего толстяка. Родилось стоящее внимания произведение, признание критиков и думающей аудитории. Появилось непреодолимое желание поговорить с кактусом, но он молчал. Ему нечем было помочь. Наверное, ждал очередного кризиса… |