Еврейский праздник «Пурим»
Огромный белый «Мерседес», с красными крестами на бортах, нагло игнорируя какие–либо правила дорожного движения, мчалась по улицам ночной Москвы, заставляя редкие в этот час автомобили прижиматься к обочинам. Ярко–синие всполохи проблескового маяка, установленного в задней части плоской, длинной крыши «Мерседеса», молниями прочерчивали темноту скверов и парков, скованных ночным морозом. От голых, заснеженных деревьев и заметённых снегом кустарников, внезапно выхваченных из темноты синей мигалкой, по сугробам пробегали причудливые косые тени. Редкие, согбенные от ветра и мороза прохожие, вынужденные в столь неурочный час спешить по неотложным делам, замирали на миг, привлечённые резкими звуками сирены и ослепительными бликами маяка, озабоченно оборачивались, тревожно смотрели вслед уносящейся в стылую ночь машине, спешащей облегчить чье–то несчастье или предотвратить чью–то беду, и, укутавшись плотнее в тёплые одежды, спрятав подбородки и носы в меховые воротники пальто и курток, шли дальше, погрузившись в свои сонные думы.
Несмотря на многотонную тяжесть и кажущуюся неуклюжесть, «Мерседес» легко набирал скорость при перестроении и обгоне. При этом хорошая изоляция салона сводила «на нет» звуки дизельного мотора, раскручивающего обороты при резких ускорениях автомобиля. В салон урчание движка почти не было слышно, и сюда едва только доносились звуки мощной сирены.
Павел Перепёлкин, крупный мужчина тридцати четырех лет от роду, лежал на носилках и смотрел в окно, пытаясь угадать по каким улицам везёт его машина скорой помощи, но перебитый нос, разбитые в лепешку губы и разорванное левое ухо сбивали с мыслей, напоминая о себе резкой пульсирующей болью, которая при малейшем повороте головы доставляла ему невероятные мучения, вызывала приступы рвоты, и Павел, утихомиривая эту боль, следил за дорогой, едва меняя направление взгляда, не двигая при этом чугунной от боли головой.
«Как же раньше обходились люди без скорой помощи? Вот и меня некому было бы подобрать. Так бы, наверное, и замёрз посреди улицы, – думал Павел».
Как-то Павел вычитал, что кареты скорой помощи на московских улицах появились в 1898 году. Он отчётливо помнил эту дату: на даты у Перепёлкина была отличная профессиональная память. На любые. Так, в силу своей профессии, хорошо запоминают даты или всевозможные числа юристы, историки и, пожалуй, работники бухгалтерии. Павел Перепёлкин трудился юристом в одной крупной нефтяной компании.
«Сама история возникновения скорой помощи, – вспоминал Перепёлкин информацию, зачитанную когда–то в историческом справочнике, и надолго застрявшую в памяти, – уходит во времена глубокой древности, вероятно, еще ранее, чем сформировался первобытно – общинный строй. У человека всегда возникала потребность помочь другому человеку, которого поразил несчастный случай. На самых ранних этапах развития христианства, а это почти две тысячи лет назад, существовало много странноприимных домов для пилигриммов, именуемых "ксендоклями". Там наряду с пищей и ночлегом можно было рассчитывать на получение медицинской помощи. В Москве до 1898 года пострадавших, которые обычно подбирались полицейскими, пожарными, а иногда и извозчиками, доставляли в приемные покои при полицейских домах. Необходимый в таких случаях медицинский осмотр на месте происшествия отсутствовал. Часто люди с тяжелыми телесными повреждениями часами находились без надлежащей помощи в полицейских домах».
Когда память закончила экскурс в прошлое, Перепёлкин вернулся к суровой действительности и задал уже не первый в эту жуткую ночь однотипный вопрос «куда меня везут?» сидевшему напротив врачу и тот, выбирая удобное положение для отёкшего тела, неуклюже поворочавшись на скрипучем откидном сиденье, устало ответил: – В «МЕДСИ», а если повезёт, и мы договоримся по пути следования к «МЕДСИ» с больницей «РЖД», то туда. Она рядом с «МЕДСИ», только немного комфортней.
– Где это? – озаботился Перепёлкин.
– На севере Москвы. Не волнуйся, доставим, подлечишься, на ноги встанешь, а поправишься, так и по лесу погуляешь потом. Там, рядом с больницей, огромный лесной массив – Лосиный Остров называется – в нём лосей полным–полно. Если повезёт, то увидишь зверей.
Павел, превозмогая боль, повернул голову в сторону водителя. Дверь в водительскую кабину была приоткрыта и там, на экране навигатора, установленного над приборной панелью, то и дело вспыхивали пунктиры и линии заданного водителем кратчайшего маршрута до больницы. Рядом с водителем, небрежно раскинув на пассажирском сиденье свои дородные телеса, дымил сигаретой второй врач медицинской бригады, они с водителем о чём–то тихо переговаривались.
Это была уже вторая скорая помощь, которая мытарила Павла по приёмным отделениям московских клиник: три часа тому назад он, придя в сознание, обнаружил, что болтается в салоне тесной «Газели» скорой помощи (не сравнишь с теперешним супер автомобилем), и заметался в горячке, пытаясь понять, что же с ним произошло?
А до этого была чернота…Мир обрушился так, как это происходит после безумной пьянки, когда вернувшееся сознание судорожно задаёт вопросы типа: где я, что я начудил, где нагадил?
Ещё секунду назад тебя вообще не было, и даже не было ощущения, что могут быть сферы, где ты только что пребывал. Остаётся только чувство несправедливо утраченного времени, определяющееся вопросом: я что–то пропустил?
– До сих пор верил, что на том свете всё же что–то есть…– обозначил своё возвращение голосом Перепёлкин.– А там пустота сплошная!
– А ты думал, всем, кто получил кулаком по зубам, тот свет показывают? – сострил в ответ ему усатый врач и нервно закурил.
Павел ещё ничего не видел, кроме светлых стен салона, неясно проступающего в полумраке, грязной, ободранной в нескольких местах обшивки потолка и тарелки плафона, тускло мерцающего над его головой, на который Перепёлкин смотрел, не мигая, чуть прищурив глаза набрякшими от крови веками.
Вместе с сознанием вернулась боль. Она вполне осязаемым естеством наполнила голову, норовя вновь вытолкнуть, оборвать тонкие нити, связывающие мозг с ещё не понятым внешним миром. Спасла от этого вибрирующая боль в висках, которая колыхалась как морской прибой и словно уравновешивала оба источника на неких метафизических весах, не позволяя одной из чаш погрузиться в зону небытия.
– Что же это такое? – пуская сигаретный дым в приоткрытое окно, жаловался врачу молоденький водитель неотложки.– Весь вечер сегодня возим народ по больницам – то с пробитой башкой, то с ножевыми ранениями, то с отравлениями. Все больницы под завязку !
– Каждый год так бывает, – ответил врач, умудренный печальным опытом предыдущих лет. – Забыл что-ли, Петя, какой сегодня день?!
– Ах, да,– кивнул водитель…– Но всё равно – много…
Павел Перепёлкин попытался приподняться. Но это усилие стоило ему нового провала в небытие.
Следующее возвращение было более осознанным и осторожным.
Теперь мир не наваливался всем своим ужасающим новорождённого материализмом, теперь учёный болью Перепёлкин крался к нему, чуть приоткрывая веки.
– Куда едем?– осторожно и тихо поинтересовался Павел.
Но врач услышал его шёпот и с готовностью ответил:
– В седьмую горбольницу на улице Миллионщиков. Больше мест нигде нет…
До этого случая Павел терял сознание только один раз в жизни, но это было давным-давно - ещё в школе. Тогда его вырубил учитель физкультуры профессиональным ударом по шее…
Павлик учился в восьмом классе и в первой четверти его стал доводить своими насмешками Сашка Тихонов, по прозвищу «Чича», из параллельного классе. Павлик несколько раз предупреждал Чичу, что побьёт его, но тот никак не унимался. И тогда Павлик решил проучить наглеца. На большой перемене он выловил Чичу в спортзале и тот, как всегда, стал кривляться перед одноклассниками, показывая своё остроумие. Особенно Чича рисовался перед девчонками своего класса, одна из которых сильно нравилась Павлику.
- Чича, я тебя предупреждал о возможных последствиях?
- Ой-ой-ой, посмотрите на него, какой он грозный. Я сейчас описаюсь от страха.
Девчонки засмеялись, а ребята обступили их плотным кольцом: все понимали, что сейчас будет драка. Школьникам было интересно, кто в этой драке победит. Чича был крупнее Павлика; развязанный и блатной, он никого не боялся и считал, что без труда одолеет соперника.
Первым ударил Чича, но Павлик успел убрать голову и кулак слегка зацепил ему челюсть. Удар правой Павла был более точным. Павлик расквасил Чиче нос, после чего тот озверел и ринулся на своего обидчика. В момент этой яростной, но незрячей атаки Павлик хладнокровно отошёл в сторонку и его удар в ухо догнал Чичу во время его слепого прыжка. Толпа возбуждённо ахнула, наслаждаясь зрелищем.
Все прекрасно поняли, в том числе и сам Чича, что Павлик дерётся лучше, он намного сильней, опытней Чичи, и поэтому драка с минуты на минуту должна была закончиться сама собой. Павел для острастки слегка пнул Чичу под зад, и тут, скорее почувствовал, чем увидел, что круг за его спиной молча разомкнулся. Павлик стал поворачиваться в сторону разрыва, предполагая, что кто-то из учителей увидел их драку.
Сильный удар ребром ладони по шее откуда-то сверху потушил ему свет.
Очнулся Павлик в запасной девчачьей раздевалке. Её использовали под склад спортинвентаря. Павлик лежал в полной темноте (в раздевалке не было окон) на горочке саночек, и из его носа капала на рубашку кровь. Павлик догадался, что это именно кровь, когда рукой стал вытирать нос, и ладонь его стала липкой.
Он прислушался; за стеной играли в баскетбол. Тяжелый мяч шумно ударялся о баскетбольный щит, отлетал на деревянный пол и подхваченный кем-то из игроков весело прыгал в другой конец спортзала к противоположному кольцу. Павлик встал с саночек, на ощупь подошёл к двери, под которой обозначилась тоненькая полоска света, дёрнул на себя, но дверь была закрыта на ключ. Выключатель был в коридоре и мальчишки часто использовали этот недочёт строителей в своих целях. Когда девчонки переодевались перед уроком физкультуры, ребята выключали свет и с наслаждением слушали испуганные крики и визги одноклассниц. Впрочем, девчонки тоже мстили им, выключая свет в раздевалке у мальчишек, но там всё проходило спокойно – кто-то из ребят выходил из раздевалки и привычно щёлкал выключателем.
Павлик пробрался обратно к саночкам, сел на них и попытался осознать, что же произошло. Шло время, за стеной стало тихо, потом опять зашумели, два или три раза прозвенел звонок. Сколько Павлик просидел в раздевалке в тот раз, он не помнил, но когда в замочной скважине заворочался ключ, его охватила ярость. Павлик нащупал правой рукой что-то тяжёлое, это оказалась двухкилограммовая гимнастическая гантеля. Вспыхнул свет, дверь открылась, и в раздевалку заглянул молодой, длинный (под два метра) учитель физкультуры…Анатолий Тихонов. Да, да - то был родной брат Чичи, который устроился к ним в школу после обучения в физкультурном институте совсем недавно и Павел о нём запамятовал. Теперь школьнику стало ясно, кто нанёс ему удар сверху по шее.
- Сволочи вы, Тихонята,- крикнул Павлик и бросился на обидчика с гантелей наперевес. В тот же миг он получил сильный удар по лицу. Из уголка разбитого рта потекла тёплая струйка крови, увесистая гантелина с грохотом отлетела под саночки. Тихонов с исказившимся в жуткой гримасе ненависти лицом прыгнул на Павлику, схватил восьмиклассника за грудки, приподнял его и бросил на саночки. Дверь захлопнулась, провернулся ключ, погас свет, и Павлик опять оказался в кромешной тьме.
Злоба душила Павлика, душа требовала отмщения и он, как безумный, запинал ногами в дверь.
- Кто там?- послышался снаружи мужской голос.
По голосу Павлик узнал второго физрука школы Наумова.
-Это я, Перепёлкин. Слышите меня, Николай Петрович!
- Что ты там делаешь?
- Меня физрук Тихонов закрыл!
- Подожди, за ключом схожу.
Шаги удалились, и через некоторое время к раздевалке затопало сразу несколько пар ног. Когда дверь открылась, то в проёме показался низкорослый Наумов, за его спиной застыла в изумлении завуч школы Зинченко Любовь Степановна, и за ними уже возвышался не на шутку перепуганный физрук Тихонов.
Делу дали шумный оборот. Завуч и директор школы не стали замалчивать конфликт. Наоборот, они закрыли Тихонова в директорском кабинете, и пока тот писал объяснение, вызвали милицию.
Было возбуждено дело сразу по трём статьям уголовного кодекса, Павлика с родителями несколько раз вызывали к следователю как потерпевших, в школе провели аттестацию учителей, Тихонова уволили по статье, а Чичу родители срочно перевели в другую школу в соседнем районе Москвы.
На одной из очных ставок мать Тихоновых ползала на коленях по кабинету следователя, целовала руки Павлику и его родителям, умоляла следователя не сажать сына в тюрьму. Павлик и его родители простили обидчика, но следователь преступление не замял.
Был суд, Тихонову, к вящему удовольствию всех сторон, судьи вынесли мягкий приговор, осудив на два года условно, правда, при этом лишив его права заниматься педагогической деятельностью, но как же жестоко судьба-злодейка играет с людьми: через весьма непродолжительное время бывшего физрука, а теперь прораба Анатолия Тихонова всё-таки «закрыли» на несколько лет. По его халатности во время рабочей смены на строительном объекте засосало насмерть в бетономешалку одного из рабочих.
У приемного отделения седьмой городской больницы стояло несколько карет скорой помощи, из которых выносили убогих и покалеченных людей. Водитель нырнул за дверь приёмника и вскоре вытолкнул из коридора свободную каталку. Вдвоём с врачом они переложили Павла на каталку и поспешили с ней в помещение. Врач скорой, расписавшись в журнале доставки и проходя мимо каталки, слегка прикоснулся ладонью к плечу Павла:
– Выздоравливай, боец!
В длинном, унылом коридоре приёмного отделения, сидели на топчанах с пропиленовыми сиденьями похожие на Павла бедолаги: кто вытирал кровь с пробитого затылка или разбитого лица, кто храпел, прислонившись спиной к холодной стене, кто стонал от боли, сжимая поврежденную руку или ногу.
Павел подумал, что все городские больницы похожи одна на другую своей серостью.
Цвет стен в этих больницах обычно серо–голубой или серо–зелёный, даже если розовый, то с проступающей вечной серостью. И цвет кафельной плитки в процедурных, даже если подразумевается белый, то всё равно с оттенком серого. А от стен, словно они просверлены миллионом микросвёрл, тянет легким, но терпимым холодком.
Как бы не топили коммунальщики, холодок этот непобедим. Пожалуй, он даже не климатического, а мистического характера. И ещё запах…Запах, в основе которого хлор и прелый дух плохо простиранного или уже пропитанного потом белья. Именно в такой больнице бренность жизни видна невооружённым взглядом, а человеческие страдания, вызванные болезнями, травмами, увечьями и ранениями, обнажаются со всей своей обезнадёживающей силой.
В приёмном отделении, из–за того, что уличная дверь хлопала беспрестанно за входившими и выходившими людьми, тепло не задерживалось, в коридоре было холодно и сыро.
Пока Перепёлкина оформляли в травматологическое отделение, пока заполняли больничные журналы, он попросил сидящего на обшарпанном топчане такого же полужмурика, как и он сам, позвонить жене.
Сердобольный сосед набрал на своем мобильнике нужный номер, прислонил телефон к уху Перепёлкина, но жена не отвечала, и Павел попросил ещё раз набрать её номер. Только при четвёртом наборе попытка увенчалась успехом, и Павел, позвав её, услышал раздражённый голос жены:
– Ну что, Перепёлкин! Нагулялся со своими шалавами заморскими?
Когда жена сильно злилась, она всегда называла Павла по фамилии. Если злилась не сильно, то по имени–отчеству.
– Женя, я в седьмой горбольнице на Миллионщиков. Мне плохо!
Голос жены переменился, интонации стали озабоченными и тревожными:
–Паша, что случилось?
– Очень сильно избит, кажется сотрясение мозга!
– Еду, – сказала жена. И перед гудками отбоя Павел услышал сдержанные всхлипы её плача, одновременно вобравшего в себя тревогу за близкого человека, сострадание к его боли и, как ни странна, жалость к себе. Видимо, так устроена женская психика со времён Адама и Евы, что во всевозможных жизненных передряга и испытаниях на первом месте всегда оказываются женские интересы.
Павла, после поверхностного осмотра врачом приёмного отделения, подняли в каталке на этаж травматологического отделения и оставили в ней посреди коридора, где вдоль серых стен спали на таких же каталках или на высоких кроватях – раскладушках больные. Свободных мест в палатах не было, и люди мучились посреди коридора, где их постоянно задевали локтями проходившие мимо больные, врачи, уборщицы и сиделки .
Жена приехала через тридцать минут, привезла документы Павла: паспорт, полис и договор добровольного медицинского страхования с компанией «РОСНО».
Когда она поднялась на этаж и в тусклом, моргающем как глаза неврастеника, свете дежурного люминисцента увидела убогую обстановку травматологического отделения и лицо Павла, слёзы побежали по её щекам, но она быстро взяла себя в руки, разыскала врача – дежурного по отделению – показала ему документы Павла.
– Мало ли, что написано в договоре со страховой компанией! – сказал врач, затурканный тяжёлой ночью и агрессивными больными.– Куда я его положу, в какую палату, на головы остальных пациентов что–ли? К тому же, его без каких–либо документов привезли к нам. Звоните в страховую компанию мужа!
Жена позвонила в «РОСНО» по круглосуточному телефону, указанному в полисе, и, когда ей ответили, что надо де подождать до утра, а потом, мол, что–то решим, она приобрела присущее ей профессиональное хладнокровие, и, как она это делала в судебных процессах, чётко, со ссылками на нормы действующего законодательства, на статьи гражданского, административного и уголовного кодекса объяснила дежурному страховой компании, что его ждёт в случае непринятия срочных мер по госпитализации Павла согласно условиям страхового договора, то на другом конце связи произошло лёгкое замешательство, и через некоторое время дежурный, видимо с кем–то посоветовавшись, раздражённо ответил:
– Сейчас за ним приедет машина. Буду звонить в клиники, найдём вашему мужу место, указанное в списке клиник по договору.
Жена проследила за тем, чтобы Павла переносили в машину, присланную за ним, хотела было сесть рядышком, но один из врачей, залезая в «Мерседес», старомодно обратился к ней:
– Барышня,– ехали бы вы лучше домой. Самое страшное уже позади. Мы его довезём.
– Женя,– попросил Павел,– действительно, поезжай к детям. Утром я тебе позвоню.
– Завтра жду твоего звонка,– согласилась жена.– Вот возьми!
Она вложила в его ладонь тонкий серебряный прямоугольник мобильника, который хранился в семье на всякий экстренный случай и вот надо же, понадобился – таки.
***
Теперь Павел на автомобиле страховой компании «РОСНО» мчался на север Москвы в комфортабельную клинику, где специалисты страхового бизнеса нашли ему место, соответствующее договорным условиям…
***
Началась же эта, как любят писать мастера детективного жанра, почти мистическая, местами драматическая, порой смешная, по большому счёту детективная история с обычного телефонного звонка Виктора Алексеева, университетского друга Павла.
Накануне праздника (международного женского дня восьмое марта), он позвонил Павлу, когда тот утром клевал носом в кабинете руководителя на планёрке.
– Витя, через двадцать минут сам перезвоню. Сейчас не могу говорить.
После совещания Павел поднялся в свой кабинет и набрал номер друга.
– Паша,– сказал Виктор,– есть предложение встретить международный женский день всем вместе в нашем старом, добром ресторанчике. К тому имеется тройной повод.
– Один знаю –праздничный – , а второй и третий – какие?
– Это сюрприз! В «Праге» узнаешь.
–Заинтриговал!
– Слышу по интонации голоса, что ты – не против; тогда звоню Кольке и Мишке, Вовка уже в курсах. Стрелку забиваем в двадцать ноль–ноль у входа в ресторан. Столик я уже заказал.
Обычно друзья собирались без жён, но тут, учитывая женский праздник, дабы не обидеть дам, все пришли в «Прагу» со своими вторыми половинками.
Их мужская дружба началась со второго курса юридического факультета МГУ.
С тех далёких времён утекло не мало воды, все они давно переженились, наплодили детей, добились признания в профессии, но служебные дела и карьера, семейные заботы и повседневный быт не ослабили крепкую студенческую дружбу.
Самым активным из пятёрки друзей считался Виктор Алексеев. Его выбрали старостой группы ещё на первом курсе юридического факультета МГУ, с тех пор Виктор всегда что–то организовывал и пробивал. Алексеев был видным парнем, при росте 197сантиметров, он не выглядел сутулым или долговязым, так как был пропорционально и атлетически сложен, пронзительный взгляд больших чёрных глаз на красивом лице, волевой, немного выдвинутый вперёд подбородок, крупный нос с небольшой горбинкой, широкий, в меру выпуклый лоб свидетельствовали о том, что Виктор человек незаурядный. Люди с такими данными, как правило, многого в жизни достигают и Виктор оправдывал эти приметы. Учился он на одни пятёрки и был выпущен из стен «альма – матер» с почётным красным дипломом.
Вообще–то Виктор хотел поступать на истфакт МГУ, но его отец, большой начальник из МУРа, воззвал к совести Виктора, аргументируя свое недовольство тем, что тот, якобы, может основательно разрушить милицейскую династию. Дед Виктора в своё время дослужился до генерала МВД и мечтал видеть внука только офицером милиции.
Виктор долго метался меж двух огней, но, уступая настойчивым требованиям отца и деда, сдал документы на юрфак МГУ.
После окончания университета Виктор, к великой радости деда и отца, надел лейтенантские погоны и стал быстро продвигаться по служебной лестнице, пару раз съездил в командировки в Чечню и теперь, в звании подполковника, возглавлял кадровую службу УВД Южного округа столицы.
Второй их приятель – Володя Волынец – рано начавший лысеть шатен, был среднего роста, плечист, хитроватые с лучистой лукавинкой глаза, похожие на взгляд одного из персонажей картины, где запорожские казаки пишут письмо турецкому султану, сразу после выпуска устроился работать юрисконсультом на Московский завод бытовых электроизмерительных приборов, сокращённо – МЗБЭИП, рано женился, у него первого в семье родился ребёнок. До поры до времени, увязнув в семейном быте, Володя влачил жалкое существование на мизерную зарплату юриста этого завода, потом неожиданно возвысился и упал в пропасть, оставшись без работы. Но в один из осенних дней его блёклая жизнь резко переменилась, Виктор уговорил и буквально за шкирку перетащил Волынца к себе на службу. Через весьма непродолжительное время Волынец оказался заместителем Виктора, получив досрочно звание майора милиции.
Виктор всегда добивался того, что планировал в жизни и в делах.
Третий их однокашник, Коля Петров, крепкий, основательный, рассудительный малый с деревенскими корнями, никогда не делавший необдуманных поступков и, во время частых студенческих пьянок в общаге, всегда остававшийся трезвым, занимал должность начальника отдела правовой защиты в администрации Президента России.
Коля никогда не рассказывал о своей работе и Павел только несколько раз видел его по телевизору на втором плане во время встреч российской делегации с французами, англичанами и немцами.
На работе у Коли Павлу так же бывать не приходилось, что нельзя сказать о Мише Куклине, последнем из их компании, к которому в офис Павел ездил едва ли не каждую неделю.
Долговязый очкарик Миша Куклин в своё время зарегистрировал в Москве свою юридическую фирму и вскоре его адвокатское бюро «Статус– Кво», расположенное в пяти минутах ходьбы от станции метро «Шаболовская», стало одной из ведущих адвокатских компаний столицы.
Павел часто приезжал к Мише на Шаболовку, чтобы познакомиться с очередным клиентом адвокатской конторы и взяться за разрешение его проблем, требующих срочного юридического вмешательства. Павел подрабатывал у Миши не из–за денег, средств на существование Павлу хватало, труд юристов нефтяная компания оплачивала достойно, а в первую очередь из–за того, чтобы не скатиться в узкопрофессиональную сферу деятельности в нефтянке, и постоянно обновлять на практике весь спектр знаний и обширных навыков, приобретенных им во время учёбы в МГУ и во время работы, которой он занимался до поступления на службу в нефтяную компанию.
В Мишино бюро обращались за юридической помощью самые разные юридические и физические лица, и Павел, по договорённости с Мишей, с удовольствием брался за интересующие его гражданские и уголовные дела, дающие обильный материал и практику к его докторской диссертации на тему налогообложения юридических лиц и индивидуальных предпринимателей в условиях рыночной экономики страны. Пару раз на Мишиной фирме засветился даже опальный олигарх Михаил Ходорковский, но конкуренты перехватили его и, в результате остались с незавидным для него тюремным итогом.
Так что, своей докторской Павел наполовину был обязан Мише Куклину, да и семейной жизнью – тоже этому очкарику…
В Московском арбитражном суде, куда в этот судьбоносный день он попал по просьбе Куклина, Павел встретил свою будущую жену…
Как–то Миша подбросил Павлу иск одной электроэнергетической компании, клиента «Статус–Кво», к Калининской атомной электростанции о взыскании долга по расчётам. Павел выиграл дело в первой инстанции, но ответчик, минуя апелляцию, подал кассационную жалобу, которую суд частично удовлетворил. Дело дошло до Высшего арбитражного суда.
Когда в кассационном суде на стороне ответчика его интересы представляла симпатичная блондинка, Павел снисходительно улыбался: «знаем мы вас, блондинок!», но та проявила такие удивительные бойцовские качества и собрала такую оригинальную доказательную базу, что блестяще начатое Павлом дело стало рассыпаться как карточный домик, пришлось срочно проталкивать его решение через Высший арбитражный суд.
Судебный процесс затянулся на целый год: противоборствующие стороны то договаривались, то опять вступали в неразрешимые противоречия, поэтому Павел виделся с Евгенией Королёвой, той самой блондинкой, очень часто, и они в длинном судебном коридоре уже кивали друг другу как старые знакомые. Наконец истец и ответчик пришли к общему знаменателю и решили заключить мировое соглашение сторон.
Текст мирового соглашения пришлось писать Павлу с Женей. Выполняя эту привычную работу, они несколько раз встречались, то в Мишином офисе, то в представительстве Калининской АЭС, то в суде, обсуждая детали мирового соглашения, пока в один из вечеров не оказались в постели у Павла…
Он проснулся ранним утром от звука хлопнувшей форточки, открытой нараспашку порывом майского ветра, несущего в квартиру запахи распускающихся цветов, свежесть и сырость от первого по–летнему тёплого дождя, ласково шелестевшего всю ночь в нежной листве деревьев за их окном,
Рука Павла затекла, но он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть сон этой милой девушки. Неожиданно она вскинула голову, и они столкнулись взглядом. Она не спала. Слегка приподнявшись на локте, она долго разглядывала его лицо, потом провела кончиками пальцев по бровям и нежно поцеловала в губы.
Вечером она целовала его совсем не так, а страстно, сливаясь обжигающим дыханием, впиваясь своим ртом в его рот, её руки сжимали его плечи. А ноги обхватывали тисками бёдра.
Ни вчера, ни сегодня утром она ничего не говорила и ничего не спрашивала. Обо всём рассказала пылающая страсть, а потом ласка утомлённой женщины, получившей удовлетворение и утешение. Они, казалось, оба боялись слов, вместо них были руки, губы, тела. А потом они разом провалились в глубокий сон. И вот пробуждение.
–Тебе не холодно? – спросил он и встал, чтобы закрыть форточку. Она смотрела на него и ждала возвращения.
– Почему не спишь?– спросил он, целуя белокурые локоны Жени, и брови, не утратившие аромата, так опьянившего его вечером. Он ласкал её плечи, прохладные и бархатистые.
– Молчи,– прошептала она, прячась под его рукой, на его груди в промежутке между плечом и головой. Она искала его тепла, не укрытия, а слияния тел, того ощущения единства двух существ, которые ждут любви. Её тугие груди с острыми нежно – розовыми сосками упирались в его грудь, её мягких шёлковый животик касался его живота, и неуёмные ноги не могли найти себе места.
Павел прижал Женю к себе и понял, сейчас всё повторится так же, как ночью и их снова захлестнула волна неуправляемой страсти.
Потом они стояли под душем, и руки их смывали вместе с водой и мылом жар и пот, они как дети фыркали и оглаживали друг другу кожу, ловили на щеках или плечах губами чистые струи и радовались тому, как вода возвращает телу прохладу и бодрость.
Павел смотрел на Женю весь день и глаза его искрились. Она тоже смотрела на него и их взгляды туманились, обретали ту загадочную таинственность, которая заставляла их руки сплетаться и ощутить зов родственных душ. Они уходили из кухни в спальню, и в постели Женя говорила ему:
- Вот то и дело слышишь: браки заключаются на небесах. Отчего же небо обходило нас раньше, не соединяло…
- Как не соединяло? А сейчас?
- Ты веришь, что сегодняшний наш союз - воля неба? Или капризный случай?
Павел воскликнул:
- А что нам мешает быть вместе навсегда?
Она вскинула брови и удивленно спросила:
- Это что-то вроде предложения?
- Если хочешь, можешь считать мои слова за официальное предложение руки и сердца.
Она долго вглядывалась в Перепёлкина, гладила его губы, водила рукой по густым прядям волос, вздыхала:
- Конечно, ты жених что надо. И отказываться от тебя грех, тем более, что ты мне нравишься с нашего первого знакомства, когда я увидела тебя в арбитражном суде. Я даже вчера бухнулась с тобой в постель, хотя как порядочной девушке мне бы дальше твоего порога ни-ни…
- Ты меня не любишь?
- Наверное, начинаю любить.
Первый раз в жизни они оба не вышли в тот день на работу.
Мировое соглашение было успешно подписано сторонами, и Павел с Женей после этого уже не расставались ни на один день.
Тогда, мягко, но настойчиво овладев податливым телом Жени, Павел удивился, что у такой красивой, умной и стройной девушки он оказался первым мужчиной. Видимо из–за неопытности Евгении в сексуальных вопросах, она быстро забеременела и Павел тут же, как истинный джентльмен, повёл её в загс.
Свадьба была шумной и весёлой. Миша Куклин провозгласил тост за дружбу, которая помогает не только в карьерном росте, но и в создании семейных союзов, и когда Павел появлялся в дальнейшем на Мишиной работе, тот непременно просил назвать первенца Михаилом – в том случае, если родится мальчик, – если девочка, то он непременно хотел быть её крёстным отцом.
Медовый месяц молодожёны провели в Испании. Выспавшись и натешившись друг другом на шёлковом белье в просторном номере четырёхзвёздочного отеля «Эстиваль Парк», накупавшись в Средиземном море и загорев до смуглости местных аборигенов на золотом песке пляжей Коста Дорада в курортном местечке Салоу, они несколько раз ходили в развлекательный парк «Порт Авентура», бродили по старинным улочкам древней крепости Таррагоны, камни которой ещё помнили жестокие осады арабских завоевателей во главе с грозным султаном Марсилием, или освободительные вторжения на пыльные мостовые крепости испанских рыцарей и французских палладинов под водительством Карла Великого.
Когда эти дивные пейзажи примелькались, Павел взял в местном прокатном агентстве «Фольксваген «Жук», и они с Женей несколько дней колесили по горным дорогам Каталонии, заехали в Барселону, затем по крутой и извилистой дороге поднялись, рискуя упасть в бездонную пропасть, в горный монастырь «Монсерат», где был основан грозный орден доминиканских монахов, и время ещё не до конца сгладило их кельи, прорубленные в отвесных стенах скал, где они скрывались от гонений и в молитвах ковали свой особый дух, заставивший впоследствии весь Старый Свет, а потом и Новую Америку содрогнуться от жесточайших костров инквизиции и католического миссионерства, обращающего непокорных язычников в добропорядочных и тихих христиан с помощью меча и подкупа.
Когда они, перегревая мотор «Жука», поднимались к монастырю – крепости, Павел заметил взметнувшиеся под самые облака три горы, по форме чем–то напоминавшие фаллосы.
Тогда Павел подумал: «Вот туда, на их верхушки, даже вездесущие доминиканцы не залезали. На них от основания смотреть страшно, а каково на вершине?!»
От монастыря в горы убегали блестящие на солнце рельсы, отполированные до серебряного цвета тяжёлыми колёсами фуникулёра, на котором туристы ездили смотреть горные пейзажи. Женя, учитывая своё интересное положение, прокатиться на фуникулёре отказалась, а Павел с группой зевак сел в кабинку и вскоре они очутились на обширном плато, с высоты которого монастырь внизу казался игрушечным замком. Туристы разбрелись по поляне, а Павел вдруг увидел, узнал те три горы, которые он видел из окна машины. До их вершин отсюда было совсем недалеко, как показалось, и он, по едва заметной горной тропе, заспешил навстречу этим, уходящим в туманную высоту горам, опасливо поглядывая под ноги. На тропу могли выползти змеи.
Однако зрение подвело Павла, до горы, казавшейся близкой – вот протяни руку и достанешь – пришлось карабкаться, цепляясь за кусты, битый час. Павел забрался на вершину одной из трёх скал, той, которая была ниже остальных, и стал подползать к её краю. Ветер пузырём вздымал рубаху на спине, мохнатые кучевые облака бродили где–то внизу, и в просветах между ними, где–то на самом дне зелёной долины, Павел увидел спичечные коробки бунгало с блестящими около них крохотными голубями точками дворовых бассейнов. Скала с той стороны, к которой подполз Павел, убегала круто вниз, обрывалась почти до самого основания, и от этого она казалась ещё выше и страшней. Павел с трудом отполз на исходную позицию, какое–то искушение овладело им прыгнуть вниз в тот момент, когда он находился на краю пропасти, а может от открывшегося необычного зрелища просто закружилась голова.
Обратно к фуникулёру Павел шёл той же тропой, но где–то неправильно повернул и заблудился. Он долго плутал по нитям пересекающихся троп, пока не увидел идущего навстречу человека с фотоаппаратом. Павел бросился к нему и, коверкая русские, испанские и английские слова, стал объяснять, что заблудился, а у монастыря его давно уже ждёт жена.
Тот хитро посмотрел на Павла и сказал:
– Да не парься ты, говори по–русски. Я из Киева и тоже заблудился. Давай выбираться вместе.
Когда они, спустя пару часов, подходили к своим машинам на стоянке монастыря, бледная Женя подбежала к Павлу и чуть не влепила ему пощёчину. Зато, когда они уже спускались по горной спирали в долину, Павел удовлетворённо посмотрел на три горных вершины и подумал о том, что человеческой воле может покориться всё. Просто надо быть смелым и уверенным в своих силах.
После Испании началась обычная московская жизнь, названная ёмким и противным до невозможности словом – рутина.
Когда страстное увлечение сексуальными утехами немного улеглось, Павел понял, что он любит свою жену не только телом, но и душой, такие же чувства испытывала Женя к своему мужу..
Летели годы, незаметно, в череде лет, дат и событий в Москву приходило то жаркое изнуряющее лето, с едким дымом тлеющих торфяников, то золотая осень, с её туманами и дождями, сменявшимися сырой, с частыми оттепелями, промозглой зимой, то опять наступала весна, и из–за туч выглядывало ласковое солнышко.
Павел крутился между семьей, службой и научной работой, по–прежнему заезжая за новыми материалами и идеями к Мише в его адвокатскую контору.
С нового года Миша увлёкся передовыми технологиями. Едва Павел показывался на пороге, Миша сразу затаскивал его в свой кабинет и с гордостью показывал последние технические разработки в области эффективного управления менеджментом, на которые он подсел в последнее время, начитавшись американских методик по лучшей мотивации к труду нанятого им персонала.
– Смотри на экран,– загадочно зашептал друг, оглядываясь на дверь. – У меня всё под контролем, вся деятельность сотрудников.
Вспыхнул дисплей, на нём изображение разбилось на квадраты, в которых высветились все кабинеты его фирмы, даже курилка. Юристы и технический персонал сидели за компьютерами, беседовали с клиентами, пили кофе, курили, а Миша их всех видел и слышал. Даже над входной дверью адвокатской конторы, занимавшей весь первый этаж двух подъездного жилого дома, был установлен скрытый от посторонних глаз глазок камеры видеонаблюдения. Единственной комнатой, которая не просматривалась снабжённым техникой глазам Миши оставалась переговорная, ключ от которой хранился в Мишином сейфе и выдавался сотрудникам под расписку по мере необходимости или служебной надобности для проведения строго конфиденциальных переговоров.
– Миша, – не раз задавал вопрос Павел, – тебе не кажется это подлым и чем–то напоминающем подглядывание в замочную скважину?
Но друг только отмахивался: «Ты ничего не понимаешь в системе управления!»
Павел, пользуясь дружбой, и чтобы не мешать Мише руководить подчиненными, частенько брал ключ от переговорной, куда никто не заходил, что позволяло сосредоточиться в тишине при изучении особо сложных юридических казусов, требующих серьезной юридической экспертизы.
На встречу однокурсников Павел ехал заинтригованный обещанными Виктором сюрпризами на вечер.
И едва они с Женей переступили порог ресторана, как Павел увидел первый сюрприз. В кругу разговаривающих друзей и их празднично одетых жен в зале, спиной к нему, стояла незнакомая женщина, чёрные длинные волосы которой затронули в душе Павла давно забытые трепетные струны, которые отозвались на этот порыв всполохами догадок: «Не может быть, это просто сон».
Черноволосая женщина повернулась лицом к вошедшим и догадки Павла оправдались… перед ним стояла Лера Беленькая.
– Здравствуй, Павлик,– лучезарно улыбнулась Лера. – Это я попросила Виктора ничего не говорить вам обо мне до ресторана. Хороший сюрприз?
Женя посмотрела на застывшего столбом от изумления Павла, потерявшего от неожиданной встречи дар речи, о чём–то догадалась, знакомясь с Лерой, и произнесла с сарказмом:
– Вечер обещает быть интересным.
Так повелось с выпускного вечера и стало традицией, что каждую значимую дату их университетская первая группа отмечала в «Праге». В первые годы встречи однокурсников были многолюднее и чаще, потом они разъехались в разные страны и ресторанные застолья однокашников происходили от случая к случаю.
– Друзья мои,– торжественно начал вечер Виктор Алексеев,– мы выпили за наших замечательных дам, за дружбу, за любовь. А теперь я готов раскрыть вам ещё один секрет, для чего, собственно говоря, я стронул вас с насиженных за семейными столами мест, пригласив сегодня в наш любимый ресторан.
– Не томи, Витя,– попросил Миша Куклин.– Давай ближе к делу–телу!
– Дело в том, – не терял Виктор нить разговора, – что несколько дней назад мне досрочно присвоено очередное звание. Теперь я полковник и эти звёздочки,– Виктор достал из кармана пакет с крупными звёздами и высыпал их из пакета в пузатый стакан из толстого богемского стекла,– я хочу обмыть со своими лучшими друзьями, кои со своими прекрасными жёнами сидят за этим праздничным столом. Очень приятно, что в такой день с нами оказалась, давно потерянная нами Лера.
– Ура, – крикнул первым Павел
– Ура, ура, ура! – громко поддержали его собравшиеся за столом, заставив обернуться в их сторону многочисленных посетителей ресторана.
Стакан водки, с тускло мерцающими на дне полковничьими звёздами пошёл по кругу, дамы делали мелкие глотки, а мужчины пригубили основательно.
Когда улеглось волнение от приятного известия и неоднократно были выпиты до дна рюмки за будущего генерала Алексеева, всем захотелось покурит.
Жёны у ребят по–старомодному не курили – берегли цвет лица, – поэтому остались за столом, а друзья поспешили курнуть.
Павел хотел остаться с Женей, но красавица Лера, наклонясь над ним, проворковала:
– Павлик, проводи даму покурить. Женя ты не возражаешь?
– Можно? – нерешительно сказал Павел и посмотрел на жену.
По тому, как Женя нервно поджала губы и вздёрнула плечиком: «идите, мне–то что», Павел понял – ревнует. И очень сильно.
Лера Беленькая прибилась к их дружной компании на третьем курсе МГУ. Однажды после весёлой пирушки ребята вызвались проводить её домой. По пути, по чьей–то глупой идее, заглянули в кабак, и там так нарезались, что всегда трезвый Коля Петров развозил их на такси по домам всю ночь. Леру он отвёз первой и кое–как дотащил до подъезда. Она всё время падала на коленки, отползала блевать на цветочную клумбу у дома и вконец измученный Коля вздохнул с облегчением, когда ошалевший охранник затащил её в подъезд высотки, на шестом этаже которой Лера жила с родителями и вызвал их на подмогу по внутренней связи. Утром следующего дня блондин Коля Петров перед лекциями усадил изрядно помятую Леру рядом с собой и с состраданием произнес:
– Лер, оказывается ты такая же Беленькая, как я афроамериканец.
Хотя Коля старался говорить это тихо, все его услышали и с тех пор за глаза с легкой Колиной руки все в группе её стали звать не Лера Беленькая, а Лера Афроамериканка.
Несмотря на эту нелепую выходку, во всём остальном свою личную жизнь Лера ещё со студенческих лет стала лепить по всем правилам американской мечты: квартиры, машины, отпрыски богатых и влиятельных родителей, нужные знакомства и связи наполняли всё её существо.
Лера Афроамериканка относилась к категории девушек, знающих себе цену. Хваткая и целеустремлённая, она с лёгким пренебрежением относилась к однокурсникам, считая их аутсайдерами. Но для их дружной пятёрки Лера сделала исключение, по достоинству оценив в процессе обучения искромётный юмор ребят, их изворотливый ум, так необходимый для дальнейшей карьеры юриста, их креативность и жизнерадостность. Одним словом, Лера дружила с Витей, Володей, Мишей, Колей и Павлом и не стеснялась этого, если так можно вообще говорить о Лере, которая в выборе средств не гнушалась ничем.
После той памятной пьянки в кабаке, Павел с Виктором по очереди принялись ухаживать за Лерой (та как раз поссорилась с очередным своим женихом), но в завязавшемся соперничестве она выбрала Павла, на которого из–за этого долго дулся Виктор, не желая сдаваться, но потом великодушно оставил их в покое.
В начале лета родители Павла уехали на дачу, и он пригласил Леру в гости. После лекций они зашли в супермаркет, набрали огромный пакет деликатесов, купили бутылку дорогого французского марочного вина «Тарзан» и отправились к Павлу отмечать окончание семестра.
Павел уже не помнил, как они оказались в тот день в постели, но хорошо запомнил ощущение невероятного физического облегчения, лёгкости во всём теле, необычайной психологической разгрузки, словно с его плеч сняли тяжеленную ношу и он, такой лёгонький, почти невесомый, воспарил к небесам. Как ни странно, Лера была первой в его жизни женщиной.
Но вместе с этими новыми головокружительными для него впечатлениями он испытал необъяснимое, идущее откуда–то из космоса разочарование, вызванное первой интимной близостью. Это лёгкое разочарование он чувствовал и после встречи с Лерой, когда каждый раз, занимаясь любовью с другими девушками, ловил себя на странной мысли: что–то не так.
Только намного позже, когда Павел встретился со своей будущей женой, он понял, чем обычный механический секс отличается от любви, когда души и тела сливаются в одно целое, заполняющее собой всё вокруг.
А тогда Лера, застёгивая лифчик, рассеянно спросила:
– Что ты чувствуешь сейчас, Павлик?
– Счастье!
– А что такое счастье?
– Не могу дать ему точное определение. Хочешь, расскажу о нём притчу?
– Зачем? Это детская забава.
– Ошибаешься – царская. Вспомни царя Соломона.
– Тогда рассказывай свою притчу.
–А стоит, поймешь ли?
– Не капризничай.
Павел кивнул. Он встал с постели, закурил, пододвинулся поближе к Лере, сидевшей на краю кровати, и стал читать наизусть:
«Надежда и счастье»… Они родились в один день и час лучезарное, ослепительное Счастье и таинственная, загадочная Надежда. Никто из людей их не встречал, но молва об их рождении быстро облетела землю. А счастье и Надежда парили в поднебесье, купались в лучах солнца, и не торопились являть себя людям. «Ты прекрасно, – восклицала Надежда, любуясь Счастьем. – Ты лучезарно и привлекательно, порой затмеваешь даже солнце. И всё же объясни, что ты собой представляешь, в чём твоя суть…»
Счастье рассмеялось и снисходительно окинуло туманным взором туманный и неясный образ Надежды, её мечтательный взор.
« Что тебе объяснить?..– удивилось счастье. – Ты сама признала: я лучезарно и притягательно. Разве этого так уж мало? Но скажу тебе по секрету – я почти неосязаемо. И если даюсь в руки, то на краткий миг. Кажется кому–то: поймал меня, ухватил… Ан, нет меня! Я далеко– далеко. Лови опять».
«Да,– печально согласилась Надежда, – и тогда я вынуждена, заменяя тебя, служить людям».
« Ну и что из того, – капризно воскликнуло Счастье. Служи!»
« А ты будешь всякий раз исчезать?»
«Конечно!– счастье усмехнулось.– А как же иначе? Ведь, если я дамся в руки навсегда, от тебя Надежда, все отвернуться. А мы как жизнь – вечны и неразлучны – Счастье и Надежда…»
Лера удивлённо покачала головой, с интересом оглядела Перепёлкина и обронила:
– Притча со знанием и моралью. Умно рассказана. И очень точно подмечено… Счастье и Надежда. Тебе, Павлик, не в МГУ надо учиться, а в Литературный институт документы нести.
– Нет, Лера, мой удел и предназначение служить Фемиде, а Пегаса пусть объезжают более талантливые и способные, чем я. О своих чувствах они могут рассказать людям ярче и доходчивей меня.
–А ты, Павлик, не боишься, что девушки в один прекрасный день могут сильно разочаровать тебя в твоих надеждах и лишить этого неуловимого счастья?
– Нет. Меня никто не обижал. И я умею доверять девушкам.
– Всем без исключения?!– удивилась Лера.
–Тем, кто мне приятен.
Лера грустно вздохнула:
–Ты очень доверчивый, Павлик. Так в жизни нельзя. Ты ещё смотришь на мир сквозь розовые очки. Видимо, ты мало знаешь о девушках.
– Не спорю.
– И правильно делаешь, Павлик. Многие из них стервы, а другие дуры… Первые хотят побольше урвать от жизни, от своих бойфрендов, потешить душу, самолюбие, а вторые выдумывают несбыточные идеалы и вечно потом недовольны всем, страдают, что их идеалы оказались несбыточными.
– А ты, Лера, к какой категории девушек принадлежишь?
– Много будешь знать – скоро состаришься,– отшутилась она, и Павла в тот день неприятно удивило: откуда у двадцатилетней Леры взялись суждения взрослой женщины?
Их роман длился недолго: как только Лера познакомилась с сыном влиятельного нефтяного магната, их отношения сразу прекратились, но дружба осталась.
До поступления в МГУ Лера с родителями, работавшими долгую трудовую жизнь переводчиками в различных диппредставительствах страны в дальнем зарубежье, исколесила весь свет и к семнадцати годам, зная несколько иностранных языков, встала, как древний русский богатырь у камня, перед выбором: где и на кого учиться. Вариант с заграницей отпадал, так как родители, выйдя на пенсию, переехали в Россию и необходимых средств для обучения дочери в Гарвардском университете или в Кембридже не имели, не смотря на то, что всю жизнь прилично зарабатывали. Оставались отечественные вузы, и ей была выстлана прямая дорожка в МГИМО, но что–то в последний момент не срослось, а может звёзды отвернулись от их семьи, и Лера в этот престижный институт не попала, пришлось довольствоваться входящим в то время в моду юридическим факультетом МГУ.
Однако Лера не впала в отчаяние и продолжала лелеять свою мечту в соответствии с западными стандартами.
Её бойфрендами были дети дипломатов и послов, с которыми она когда–то сидела на одних и тех же горшках в посольских детсадах или за школьной партой в дипломатических представительствах.
После окончания университета она сразу же вышла замуж за овдовевшего дипломата, отца одного из своих бывших бойфрендов, который был старше её на двадцать пять лет, и улетела с мужем в Вашингтон.
Сказать, что Лера любила мужа, вряд ли можно, но уважать его она научилась. В свою очередь она угадала, что и он в неё не влюблён. Была ли в нём такая способность – сомнительно, но видеть женскую красоту он умел и ценил её по–своему, считал, что красивая женщина рядом с ним – это не просто украшение, а знак престижности, на неё часто засматривались мужчины. Кроме того, на Леру у мужа были особые взгляды – узкопрофессиональные, о которых Лера узнала слишком поздно. Случилось же следующее…
После женитьбы дела мужа пошли в гору. В Вашингтоне Лерин муж превратил свой дом в место встречи нужных и интересных людей.
......продолжение на веб-сайте http://samlib.ru/n/nowikow_w_n/dtabl.shtml
Источник: http://samlib.ru/n/nowikow_w_n/dtabl.shtml |
