– У вас за плечами солидный писательский стаж. Ваша первая повесть вышла в 1978 году. Изменилась ли за это время роль писателя и литературы в жизни общества?

– Да. Решительно изменилась. Когда я начинал, я сразу рассорился с господствующим стилем соцреализма и не имел никаких шансов вписаться в тогдашнюю литературу. Но, как говорил Пушкин, в том нет сердца, кто в юности не любил свободу, в том нет ума, кто в зрелые годы не возлюбил государя.

С возрастом я стал профессиональным литератором. Замечу, что на гонорар от книги, увидевшей свет, например, в издательстве «Советский писатель», литератор мог достойно жить года два. Между тем в советское время я не понимал, что писатель существует только благодаря государственной поддержке, и проклинал цензуру, диктат партии, произвол редактора. И вдруг корабль перевернулся. Оказалось, что доллар контролирует твою судьбу с гораздо большей жестокостью.

– Вы лауреат нескольких престижных литературных премий. Что для вас важнее: деньги, престиж или признание творческих заслуг?

– Важнее престиж и признание. Если мне вдруг предложат на выбор премию Нобеля или премию Пупкина ценой в 10 лимонов, я выберу первую.

– Как за 30 лет вашего творчества эволюционировал герой ваших книг?

– Герой моей повести «Гений местности» – пейзажный парк на протяжении 300 лет русской истории. (В его лице я описал судьбу трёх реальных мест.) Сначала это был просто райский уголок, чаща с дубами и пчёлами, затем регулярный парк в духе французской муштры, после ему на смену пришла свобода английского стиля, который обожала Екатерина Великая, после революции мой герой стал парком культуры и отдыха, в годы войны парк пострадал от шрапнели, и, наконец, в новое время он частично был вырублен и заглох в ожидании чуда. Вот вам наглядная эволюция моего героя – от душистой сладости юных лет до мрачной вырубки идеалов.

– Что влияет на выбор писателем тем или форм произведений?

– Лучший выбор темы всегда случаен. На повесть о парке меня натолкнула пушкинская страничка, изрисованная рожицами, ножками и дамскими талиями. Бог мой, какая гармония в чаще почерка, воскликнул я про себя. Начало романа о голове Гоголя родилось из моей поездки в Прагу в 1988 году, где я угодил в водоворот бархатной революции и был зол на чехов, которые ни разу не пальнули по окнам. Я надел на себя тогу Робеспьера, выступал на митингах и вдруг ночью опомнился… О-ля-ля, так вот как слова становятся кровью! Там и была написана первая страница моей фантасмагории о тирании новояза.
Мой последний роман «Stop, коса!» возник из размышлений о смерти и поездки в местечко под Москвой, где находится центр по криосохранению замороженных тел фирмы «Криорус».

– Нельзя ли это расшифровать?

– Дело в том, что человечество вступило в новый этап развития, который мало кто заметил. Произошли два эпохальных события. Первое – исполнилось 40 лет со дня заморозки тела некоего Бедфорда, который умер от рака в Америке. Бедфорд завещал хранить своё тело в жидком азоте (при такой глубине заморозки ткани сохраняются практически вечно) и отправить его в будущее, где его смогут разморозить, вылечить от рака и полностью восстановить личность. На сегодня американская фирма «Алькор» уже отправила в будущее сотни замороженных тел. Среди них, по слухам, тела Уолта Диснея и Сальвадора Дали.
В России эту идею подхватили трансгуманисты из фирмы «Криорус». У нас масштабы пока скромнее. В том местечке, где я побывал, в ёмкостях Дьюара хранится всего три человека. Но движение набирает обороты. Итак, впервые в истории человечества практически оформилась идея реального бегства из негодной современности в лучшее будущее.
Второе событие обещает ещё большие потрясения: несколько лет назад с помощью нанотехнологии из 15 атомов была собрана первая молекула ксенона. Практически создан «философский камень». Как только нанороботы соберут из кучи песка первый гамбургер и отремонтируют человека, жизнь на земле перевернётся. Люди станут практически бессмертными, а труд станет ненужным.
Меня как писателя эта идея и манит и пугает.
И не одного меня.
Например, известный футуролог Френсис Фукуяма пишет, что идеи трансгуманизма о полном контроле над эволюцией – самое страшное течение современности. А вот вице-президент США Билл Клинтон полон оптимизма: «Мы хотим стать бессмертными, и скоро у нас это получится».
Мой новый роман вписан в эту полемику.
Кстати, это авантюрный роман.
Тем, кому интересно, скажу, что его можно будет прочесть в майском номере журнала «Знамя» или подождать скорого выхода книги «Stop, коса!» в московском издательстве «Гелеос».

– Вы заканчивали Высшие театральные курсы и пишете радиопьесы. Как возник интерес к театральному искусству и продолжается ли в настоящее время ваше сотрудничество с театром?

– Я был советским провинциальным мальчиком и жил при радио. Я ещё помню чёрный круг из гофрированной бумаги на стене. Это был театр замечательных звуков. Радио никогда не выключалось, и я постепенно отрастил такие же круглые уши… «Здравствуй, мой маленький дружок, сейчас я расскажу тебе сказку. Крибле, крабле, бумс!» Радио заточило мой слух к диалогу и населило память говорящими невидимками. То есть мои пьесы стали эхом того первого динамика. Причём мои обычные пьесы до сих пор не поставлены, а вот радиопьесы имеют успех. Не так давно состоялась премьера моей новой радиопьесы «Коллекция» в Кёльне, на радио WDR в немецком переводе.

– Вы ведёте мастерскую прозы в Литературном институте. Что вы можете сказать о своих студентах?

– Половина моего семинара сочиняет пушистые сказки, а другая часть увлечена описанием мерзостей жизни. Они другие. Они не любят стоять в очередях. Вежливы. Равнодушны к России. Их сила в том, что они не жаждут печататься, писать для своих важнее. Они знают, что писатель живёт в зоне риска. Девочки хотят выйти замуж. Мальчики безнадёжно пытаются избежать раннего брака. А все вместе они не желают жить как взрослые. Меня почитывают, но я не их писатель. Они очень брезгливы, бегут от пошлости. Они чистюли, пуристы. Для писателя это всё-таки слабость.

– Ваши книги переводят за рубежом. Как вы думаете, есть ли разница между российским читателем и зарубежным?

– В массовой литературе читатель одинаков что в Москве, что в Париже. Для него чтение – это форма досуга. Если же современная русская книга претендует на элитарность – европеец, скорее всего, не станет её читать. Он не захочет понимать нас. Русская книга грузит. Для Запада мы поставщики дискомфорта.

– Вы дважды упомянули Пушкина. Известно, что вам принадлежит версия о том, что Пушкин сам подделал и разослал диплом рогоносца, чтобы вызвать Дантеса на дуэль. Как пушкинисты отреагировали на эту гипотезу?

– В этой версии я не одинок. Кроме меня так считает ещё ряд исследователей, например академик Николай Петраков. Так вот, с нами до сих пор никто из пушкинистов в диалог не вступил и гипотезу не оспорил. Значит, это правда...

Беседу вёл Андрей ШИЛИН