Александр ЗАГРИБЕЛЬНЫЙ

  РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО – РЕКА ЯНВАРЯ

 (Документальная повесть)

Нильзия сказала - нельзя!

                                                "У меня с советской властью возникли

                                                за последний год серьезнейшие разногласия..."

                                                                 И.Ильф, Е.Петров. "Золотой теленок"

              За границей я раньше никогда не был. А тут, - пожалуйста: на столе лежит роскошный иностранный конверт с бланком регистрации на Глобальный Форум-92 в Рио-де-Жанейро.

            Знакомые, намекая на Остапа Бендера, допытывались:

            - А белые штаны ты себе уже купил?

            Вскоре по телевизору крутили фильм "Здравствуйте, я ваша тетя", и все  принялись восклицать:

            - В Бразилию, где много диких обезьян!

            И только один филологически умудренный профессор, чей  запас гуманитарного образования позволял отвлечься от массовых стереотипов, озадачил:

            - А ты помнишь у Киплинга:

            ..."И я хочу в Бразилию, к далеким берегам..."

            Увы, “мы все учились понемногу”, но я ответил, что, конечно, помню это стихотворение, зря что ли занимался у него в аспирантуре. Профессор, естественно, не поверил, зато я потом проверил и, оказалось, что С..Маршак в своем переводе прилично наврал. Но об этом несколько позже.

            Стоит отметить, что наш Джамбулский[1]социально-экологический центр "Зеленое движение" был единственной общественной организацией Казахстана, заявленной в качестве участника Эко-Форума, а мое выступление "О проблемах издания неправительственной прессы" было внесено в повестку одного из семинаров.

            Однако, в саму поездку  всерьез не верилось, ввиду главного условия устроителей – проезд и проживание  за свой счет - совершенно безумные деньги.

            Но не менее безумно хотелось  ехать - вырваться из пыльной провинциальной тягости, хлебнуть воздуха новых впечатлений, так необходимых любому журналисту. Существовала куча причин, по которым надо было быть там, во что бы то ни стало.

            Ореол великого комбинатора замерцал у меня перед глазами.

            Регистрационный лист - это еще не официальное приглашение, но стоит рискнуть. Не выйдет, расстраиваться не стану.

            Здесь подоспели майские праздники, и вся пост-советская страна десять дней валяла дурака. Потом несколько суток пришлось ждать важного начальника, который, к счастью, не разобравшись, подписал-таки разрешающие документы. Однако было ясно - в Министерстве иностранных дел, ставившем тогда выездную визу, фокус не пройдет.

            До начала Форума оставалось всего пара недель, когда, наконец, принесли долгожданный пакет. В нем, согласно сделанной мной заявке,  находились три персональных приглашения: Ивану Коголю - директору малого предприятия, производившего пчелиный мед и яд, мне и Валерию Куклину - здешнему собкору "известинского" еженедельника "Союз", быстро закрывшегося после распада СССР.

            Нашу маленькую независимую газету "Оазис" к тому времени тоже прихлопнули.

            Конфликт назревал давно...

            На крошечном лоскутке джамбулской земли сосредоточились три огромных фосфорных завода, за двадцать лет отравившие все живое вокруг. Мы с Валерием раздобыли и опубликовали у себя в газете секретную справку облздрава о чудовищном уровне заболеваемости и смертности населения в районах, приближенных к ним.

            На страницах "Оазиса" появилась, немыслимая доселе в азиатских краях, карикатура, изображавшая  "Химпром" здоровенным дядькой с голой задницей, сидящим посреди уникального озера Биликуль и гадящим в него. В дядьке многие опознали могущественного  директора.

            На критический материал о деятельности бывшего первого секретаря обкома, потом  главы областной администрации, а позже и председателя парламента, кроме нас тогда, не отваживалось вообще ни одно местное издание. Российская же пресса в те годы практически не доходила до казахстанской глубинки.

            Высшей похвалой для меня, как редактора, было уличное телевизионное интервью, когда простоватый парнишка, которому, возможно, плевать на всяческую "екологию", неожиданно брякнул в микрофон: "Оазис - единственная у нас газета, где пишут правду".

            Последней каплей стал новогодний номер с полемичной статьей нашего В.Куклина.

            Сейчас для меня очевидно, что материал был отчаянным криком русского интеллигента, в одночасье оказавшегося за рубежом в новом государстве, в обстановке реформации, роста национализма и несуразицы обвальных переименований. Повсеместно изменились исконные названия городов и поселков. Из названий улиц, школ, библиотек исчезали привычные Пушкин,  Лермонтов, Чайковский, а  нашествие знаменитых ханов и батыров, сопровождаясь массовым появлением имен, не знакомых даже коренным жителям.

От приведенных  в статье непривычных исторических фактов многие просто взвыли.

            "...Последний публичный дом в Аулие-Ате[2]был закрыт в 1929, как раз в то время, когда к городу нашему обратило внимание лицо то, что называют международной общественностью. Строили Турксиб, (тот самый, куда Остап поехал вслед за Корейко. прим. А.З.) везли через станцию Аулие-Ата необходимые важнейшей стройке первой пятилетки грузы и людей. А пышущие жаром от дорожного воздержания мужики "дезертировали с трудового фронта", предпочитая негу "Дома мадам Ирен" пудовой кувалде и запаху креозота.

            С прошлого века к этому дому любили  съезжаться пролетки с мужиками с тугой мошной, автомобили с теми, кто руководил городом, и просто пешеходы, рискнувшие заболеть "французским насморком".  Впрочем, для лиц туземного происхождения публичный дом был отдельный - напротив синематографа Вильде, то есть по адресу джамбулцам хорошо известному - Ленина 1.

            До наших дней сохранился запущенный сад, где на "лоне природы" предавался утехам лично первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Мирзоян, именем которого названа школа, стоящая на углу улиц его же убийц Ворошилова и Айтиева. Последний факт особенно актуален, ибо показывает, что духовная проституция в нашем городе процветает, несмотря на распад Союза и потерю КПСС власти.

            ...Стали власть державшие давать улицам, учреждениям имена своих родственников..." 

Было употреблено еще несколько резких  эпитетов по отношению  к местным,  и к историческим личностям, что, конечно, стало  перехлестом, а я, по новогодней запарке, не отредактировал.

            Но слово не воробей…

            Валерку подстерегли и избили подосланные подонки. Припечатывали кулаки с приговорами: "Чтоб твоя туберкулома лопнула". Знали, что тяжело болен.

            Грозили и мне. Но потом все решилось  проще. Телефонный звонок, и очередной, набранный уже номер директор типографии печатать отказался:

            - Можешь подавать на меня в суд, - посмеиваясь, говорит  он. - Так и быть отсижу. А лучше не лезь "в бутылку", мой тебе совет. Подумай, кого ты перевоспитывать собрался.

            Мы обивали административные пороги, задавая праздные вопросы: "Почему беспардонно нарушается Закон о печати? Кто возместит убытки редакции и сотрудникам, оставшимся без средств к существованию? Чей, в конце концов, был приказ?"

            Собкоры республиканских газет трепыхались от возмущения: "Как так! Это правовой нигилизм. Только суд имеет право остановить средство массовой информации!"

            Однако ни кто из них  не осмелился дать даже строчку в защиту. Впрочем, зачем удивляться тому, что творилось десять лет назад, если подобное продолжается и сейчас.

            Был в том  номере еще один материал - заметки известного  литературоведа А.Жовтиса о превратностях творческой судьбы акына Джамбула, который, кстати, никогда не жил в городе, долгие годы носившем его имя.

            - Что за статьи вы печатаете! - кричала на меня чиновница из администрации, - Получается,  Джамбула вообще не существовало?

            - Не было в том смысле, в котором мы знаем его по искаженным переводам с казахского на русский. А профессор Жовтис, написавший очерк, между прочим, сам, как первоклассный переводчик, участвовал в издании академического собрания его сочинений  и отлично знает, о чем пишет[A1] .

            Какой там Киплинг! Чиновница по имени Нильзия - была из тех кухарок, что у нас слишком часто управляли государством. Доморощенный цензор, она текст-то, как следует, прочитать не умела, зато курировала областную печать и культуру и была категорически не согласна с мнением  ученого:

            - Разоблачайте своих, а наших не троньте! - она недвусмысленно показала наверх - оттуда, мол, запрет. Иди - жалуйся теперь хоть в Москву!

            Как известно, Восток - дело тонкое. Но где тонко, там и рвется. Рваная у нас демократия, да и слово это какое-то неудобное в наших саваннах.

            В умах шло брожение. Паковались чемоданы и контейнеры.

            Не обольщаясь перспективами, люди уезжали: сначала тысячами, потом сотнями тысяч.[3]  Один мой сосед перебрался в Россию, другой в Германию. Я никуда срываться не собирался. Здесь родился и корни мои тут. Но очень хотелось поглядеть, а как в других местах?

            Из радиопередачи я узнал, что за океан  отправлялся министр экологии республики.

            Может, он чем-то поможет?

            Я был свободен, зол и работоспособен. Паспорт в зубы и ночным поездом нырнул в Алма-Ату.

            Последние месяцы, чтобы прокормить семью, я то там то сям перебивался мелкой коммерцией, что в 1992 году еще пахло криминалом.

            Один раз чуть не попал в переплет. Шеф сингапурской  фирмы мне за работу переводчика не заплатил, а когда прибыл товар, предложил:

            - Покупай у нас и продавай дороже.

            С сумкой обуви меня и остановил опер возле универмага.

            - Кто такой? Где взял? Пойдем разбираться.

            Кое-как объяснился. Но все равно неприятно. Редактор газеты - сапогами торгует. Лажа!