Она ушла...
И я подумал вдруг:
что значат люди
без своих заслуг?
В чем суть моя?
Рожден ли я поэтом?
Что свершил?
И что еще смогу?
Мне эдельвейс,
как веточка в снегу,
напоминает
каждый день об этом.

Другой бы в горы
все-таки пошел,
а я засел
за свой рабочий стол.
Не все ложится гладко
на бумагу.
Я в связке с целым миром,
не один.
Как хорошо,
что столько дел-вершин,
где можно показать
свою отвагу.

Любовь дается
вместе с правом жить,
а уваженье
надо заслужить,
и тут уже
хоть лбом об стену бейся
Пусть будет жизнь,
что горная гряда.
Поверьте, люди,
я взойду туда.
Хотите, подарю вам
эдельвейсы?

УТРЕННЕЕ
Люблю я
утренней порой
кусочек солнца
над горой.
Нет, не кусочек –
только луч
с той стороны
небесных круч,
когда он
в самый первый миг
вершины сумрачной достиг,
как альпинист,
с таким трудом -
почти на ощупь и ползком...

И я
на том себя ловлю,
что этот луч
не зря люблю.
Не солнцу ль человек сродни?
И мне бы
начинать так дни.
И пусть
труднее нет пути,
как миру
добрый свет нести!

ЕЛЬ НАД ОБРЫВОМ
Там, над обрывом,
ком земли навис.
Как держится?
Давно бы рухнул вниз,
когда б на нем
не поселилась ель.
Пускай в горах
то ливень,
то метель –
он защищен,
висячий пласт земли:
его надежно
корни оплели.
Я восхищен:
ну до чего ж она,
вот эта ель,
отважна и сильна!
Ведь к солнцу тянет
хвойную красу
лишь потому,
что держит на весу
свою судьбу –
земли тяжелый ком...
Да, я частенько
думаю о том,
что вся природа –
наша колыбель.
И вспоминаю
над обрывом
ель.

УТРО В ГОРАХ
Если ты вырос, мой друг, в степи
Утро в горах, смотри, не проспи.
Встань на скале:
Ты увидишь воочыо
Бой,
Настоящий неслышный бой
Яркого света
С кромешной тьмой,
Раннего дня
С отступающей ночью.
Озеро под защитой горы
Дремлет до времени до поры,
Ближе и гуще бегут светотени,
Миг - и, лучами озарена,
Блещет, смеется голубизна...
Солнце! Оно победило в сраженье.

ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ В АЛМА-АТЕ
Непогодой ветреной тревожим,
город изменился на глазах,
словно вышел напоказ прохожим,
не желая прятаться
в садах.

Листья всюду:
под ногой, на крышах...
Только дуб упрямится,
лишь он
все шуршит,
как старая афиша,
в парке завершившая сезон.
Дворник-дед
похож на чародея:
под восторг
смешливой детворы
он спешит,
нисколько не жалея,
в пепел сжечь
багряные ковры.
А чуть свет -
прислушайся, как гулю! -
по команде трудового дня
с чутких улиц,
с дальних переулков
сыплются шаги,
ледком звеня.
Миг - и, раздвигая тротуаров
стылые, немые берега,
мчат трамваи
с быстротой архаров,
дуги запрокинув, как рога.
И пока
вертлявая сорока
на хвосте несет рассвет-зарю,
первую деталь
снимает токарь,
как подарок личный –
январю.
Что ему!
Пусть виснет над домами
пахнущая снегом кутерьма...
Да, зима
уже не за горами,
прямо с гор
спускается зима.

ОГНИ В ГОРАХ
Над городом
гора так высока,
что не поймешь,
где снег,
где облака.

Земные глыбы,
вздыбленные ввысь,
внушают робость:
к ним –
не подступись!

Но круче гор
и выше облаков
взлет смелых дум
У наших земляков.

Сверкая окнами,
на склон холма
легко взбежали
зоркие дома.

Колхоз,
готовясь к посевному дню,
под облаком
ползучим
жжет стерню.

Плотиной взнузданный,
летит поток...
Смешной!
Ему ль догнать
электроток!?

А выше,
где арык от серы желт,
раскинулся
доступный всем курорт...

Огни в горах!
Сквозь даль и темноту
люблю ловить их,
как свою мечту.

И ты, мой друг,
внимательней взгляни:
легко ль понять,
где звезды,
где огни?

Я верю: скоро
в схватке трудовой
пути скрестим –
и Млечный,
и Земной!

НАСТОЯЩАЯ ИСТОРИЯ
Я как-то с малышами
вел беседу
про ставшую историей
Победу.

Подумать только:
подрастают внуки!
Что им не ясно,
сразу тянут руки.

За редкий бой,
по-командирски дерзкий,
ношу я орден
«Александр Невский».

Узнав об этом,
так спросили в зале:
«Вы Александра Невского
видали?»

Некстати кто-то
рассмеялся громко.
А я - сдержался.
Вещий глас потомка!

История
тогда волнует чаще,
когда она бывает
настоящей.

Пусть все герои,
воскресая снова,
живут средь нас...
Ну, что же тут такого?

БИТАЯ КАРТА
Репортаж из мемориального зала-музея в Берлин-Карлсхорст, в здании которого 8 мая 1945 года был подписан Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии

Карта Берлина...
Я долго стою
в тихом музее,
а память
в бою.
Редкая карта:
сам Гитлер на ней
знаки оставил
тех считанных дней:
синим –
где наши,
а красным -
где их...
Что же он видел
в последний свой миг?
Красное –
в центре,
где в бункере он.
Синее
хлынуло
с разных сторон.
Может быть, Шпрее,
разлившись весной,
в бункер бетонный
колотит волной?
Синий потоп –
за кварталом квартал,
словно девятый
обрушился вал.
Галлюцинация?
Нервная блажь?
В ярости красный
сломал карандаш.
Карта Берлина,
как синий поток...
Что же он ставил
на карту,
игрок?
Ставка большая -
немецкий народ:
с фюрером вместе
пусть тоже
умрет.
Битая карта!
Тут ясно без слов.
Битая карта –
удел игроков.
Трубку Верховный,
дымя, раскурил –
Жуков
средь ночи
звонком
разбудил.
Выслушав весть
про бесславный конец,
скупо сказал:
«Доигрался подлец!
Жаль, что не взяли живым...»
Я стою
в тихом музее,
а память –
в бою.
Вижу на карте
свой путь боевой,
в бункер
нацеленный
синей
волной.
Пленные тянутся:
«Гитлер капут!»
Нет ли,
глядим,
бесноватого тут?
Усики, челка...
Все знают лицо.
Главный преступник
попался в кольцо.
Бункер от нас –
на последнем броске.
Грифель
крошился
в дрожащей руке.
Нас разделял
только шаг,
только миг...
Битая карта –
урок для других!

СЛУЧАИ В КОНЦЕ ВОЙНЫ
Мы шли вперед.
Был срок заданья
предельно сжат...
И на ходу
нам подвезли
боепитанье,
но не смогли никак-
еду.
«Взвод, веселей!
Что тянешь ноги?
Припоминаешь
хлеба вкус?-
шутил солдат Иван. -
В дороге
желудок полный -
лишний груз».
Смеются все,
а смех голодный...
И вдруг
нам бросился в глаза
немецкий
котелок походный
и в нем -
свиная колбаса.
Иван,
подняв находку чинно,
прикинул:
«Ничего кусок!
С такого можно
до Берлина -
без отдыха,
в один бросок».
А дальше -
как в кино, ей-богу,
где все возможно
для красы.
Был не убит,
а ранен в ногу
хозяин
этой колбасы.
Он встал...
И вот на поле боя,
схватившись
в силовой борьбе,
тот котелок
тянули двое:
Иван - к себе,
африц-ксебе.
Мы знали,
русские ребята:
когда б
ариец этот был
на месте
нашего солдата.
он бы, не думая,
убил.
И что же?
Жесткий срок заданья
нас торопил...
Махнув рукой,
Иван был краток
на прощанье:
«Катись-ка к черту
колбасой!»
И тот подался в плен,
хромая.
Один поплелся.
На восток.
Мечта осталась
лишь такая:
не потерять бы
котелок...

ПАМЯТНЫЙ ПЕРЕКУР
«Братва, перекур!»
«А как, с дремотой?»
«Потом отоспишься,
дома на печке...»
Мы курим в Берлине,
делясь махрой,
неторопливо
пускаем колечки.
Руины вокруг,
догорая, дымят.
Старик из подвала
вылез со страхом
и - палец к губам:
«Руссиш комрад,
гебен зи, битте,
раухен».
Что он просил,
было ясно и так.
На войне и судьба -
переводчица.
Мол, нервы сдают,
мол, дело табак
и закурить
больше хлеба хочется.
Боец догадался:
«В таком-то дыму
он нашу махорку
разнюхал, ребята», -
и самокрутку
вручил ему,
что для себя смастерил
из плаката.
Другой потянул
разговора нить
и так пояснил
посреди пожарища:
«Врагу мы даем огонька...
прикурить,

а закурить -
вам, комраду, - товарищу».
Старик затянулся,
видать, чересчур -
закашлялся,
крепость сказалась явно...
А мы отдыхаем,
у нас перекур.
Как после работы -
тяжелой,
но славной.

ПОРТРЕТ НА ПАМЯТЬ
Плацдарм на Одере.
Клочок земли.
Огонь такой –
на бруствер не подняться.
Сидим в земле –
уж ноги затекли
Скорей бы на Берлин!
Пора размяться.

Дрожит блиндаж –
привычный ад вокруг.
И в эту пору
надо же случиться:
талант художника
проснулся вдруг-
и я удачно
схватываю лица.

Чуть передышка –
очередь бойцов.
Рука и глаз
нашли себе работу.
Сеанс недолгий –
и портрет готов.
Да так похож он,
что заменит фото.

Трудней давались
искорки в глазах –
задорные,
лукавые,
смешные...
И ни в одних –
покорность или страх...
Зато в награду:
«Вправду, как живые!»

Рисую.
Никому отказа нет.
Вот милый облик
санитарки Кати.
По просьбе раненых
ее портрет
повесили на счастье
в медсанбате.

Остриженный сержант просил меня:
- Чуб подрисуй,
невеста так любила...
А через час
На линии огня
шальная пуля
в сердце угодила.
Позировал
сам командир полка.
Седой и добрый.
Со Звездой Героя.
Сказал:
- Ты всех обслуживай пока.
Знай, это — тоже
подготовка к бою.

Летает по бумаге
карандаш.
Мы на войне,
на волоске от смерти,
а где-то
возмужалый образ наш
на память всем родным
придет в конверте.

Когда мои рисунки
тронет прах,
их переснимут
матери России.
Да не погаснут
искорки в глаз ах!
Неповторимые.
И как живые.